Смерть как сон
Шрифт:
– Понимаю. Вам когда-нибудь приходилось наблюдать проявления агрессии со стороны Фрэнка? Может быть, до вас доходили какие-то слухи?
– Проявления агрессии?! О чем вы! Во время работы он, безусловно, одержим, но агрессия и Фрэнк – понятия несовместимые. У него полно других недостатков. Например, он довольно резко высказывается в адрес многих художников. И порой бывает к ним несправедлив. Фрэнк знает историю искусства наизусть и не терпит невежества, но, на мой скромный взгляд, склонен перегибать палку. Можете представить, как он
– Расскажите-ка об этом.
– Леон уже сто раз пристукнул бы Фрэнка, если бы не боялся пожизненного приговора. У него ведь уже есть две судимости, да вы, конечно, знаете. В третий раз его упекли бы до конца дней.
– Что он за человек, этот ваш Гейнс?
Уитон громко вздохнул. Так громко, что наши с Бакстером колонки в фургончике зафонили.
– Леон прост, как правда. Или совсем напротив. Как посмотреть. Вам придется разобраться в этом самостоятельно. Гейнс – истерзанная душа, из которой никто и никогда не изгонит демонов. Даже искусство – хотя оно ему здорово помогло – не способно вылечить этого человека.
– А вам известно, что Гейнс регулярно избивает своих женщин?
– Понятия не имею, чем Гейнс занимается в свободное время. Избивает, вы говорите? Меня это не удивляет. Вы посмотрите на его картины.
– Как вы считаете, он способен на убийство?
– Мы все способны на убийство, агент Кайсер. И не говорите, что вы этого не знали.
– Вы служили во Вьетнаме, – неожиданно перевел разговор в другое русло Джон. – Не так ли?
– Вы же читали мою биографию.
– У вас достойный послужной список. Я бы даже сказал, прекрасный.
– Я исполнял приказы, только и всего.
– Не только. Вы стали кавалером Бронзовой звезды. За что именно, не припомните?
– Повторяю: вы уже навели обо мне справки. Зачем же спрашивать?
Дэниел Бакстер, сидевший рядом со мной, крякнул и покачал головой.
– Первый испуг у Уитона прошел. Он начинает чувствовать себя в своей тарелке.
– Как вы это поняли? – прошептала я.
– Перестал отвечать на вопросы и возвращает их адресату.
– Читать – одно, узнавать из первых уст – другое, – назидательно проговорил Кайсер.
– Вы ведь там тоже были? – вопросом на вопрос ответил Уитон.
– Служил рейнджером, восьмая рота девятой бригады. А вы были в морской пехоте?
– Третья бригада.
– Там наградами не разбрасывались.
– Не разбрасывались, это вы верно подметили. Ну… нашу роту втоптали в рисовое поле близ Куанчи. Сержант наступил на мину, и ему оторвало ногу по колено. За ним поползли двое, и через минуту мы их лишились. Обоих положил снайпер, засевший на дереве. Погода была нелетная, так что надеяться на вертолеты и напалм не приходилось, но для того парня мы все были, как на ладони, и он расстреливал нас неспешно и методично. Словно бутылки в тире. Мы запросили о помощи артиллерию, но ничего путного из этого не вышло. Сержант кричал, чтобы его не бросали… что
– Вот так просто?
– На войне все бывает. Кому не повезет, а кого и пронесет. Снайпер пытался меня снять, но мазал.
– В наградном листе говорится, что вы и с ним разобрались тоже.
– Когда я вернулся целым и невредимым вместе с сержантом, меня охватила эйфория. Ложное чувство собственной неуязвимости. Казалось, меня кто-то заговорил от пуль. Все летят мимо. У вас бывало на войне такое чувство?
– Только однажды. Опасная иллюзия.
– Да, но тогда она мне помогла. Я взял гранатомет и рванул через поле.
– Оно было заминировано?
– Да, но тогда я об этом не думал. У меня была цель – снайпер. Бежал зигзагами, падал, перекатывался, опять бежал. Тот парень стрелял, но ему не везло. А когда я приблизился на расстояние выстрела, ему уже поздно было спасаться. Он слишком увлекся мной и проворонил момент, когда следовало слезать с дерева и давать деру. Я подбежал, навел свою трубу, и снайпера не стало.
– Это был геройский поступок. А как насчет случая с изнасилованием? – без всякого перехода буднично спросил Кайсер.
Снова пауза. Кайсер вел допрос таким образом, что Уитон никак не мог к нему приноровиться. Едва он начинал привыкать, как его мгновенно спускали с небес на землю очередным неудобным вопросом.
– А при чем тут это? – наконец тихо осведомился художник.
– По-своему, это тоже был геройский поступок. Но за такие в армии медали не дают. Скорее наоборот. Думаю, тот поступок стоил вам дружеского расположения сослуживцев, не так ли?
– У меня не было выбора.
– Не было?
– Я воспитан на уважении к женщине, агент Кайсер. На каком бы языке она ни изъяснялась и каким бы цветом ни отливала ее кожа.
Я едва удержалась, чтобы не поаплодировать Уитону.
– К тому же это была даже не женщина, – добавил он глухо, – ребенок…
– Они только собирались ее насиловать или уже закончили, когда вы там появились?
– Я застал их как раз в процессе. Мы обшаривали какую-то деревушку, искали схроны с оружием. Помню, я дошел почти до околицы, как вдруг услышал визг из крайней лачуги.
– Их было двое?
– Да. Один уселся на ее груди, придавив коленями руки, другой… другой насиловал.
– Каковы были ваши действия?
– Я потребовал прекратить.
– Но один из них был старше вас по званию, не так ли? Капрал, сержант?
– Капрал.
– И они послушались?
– Нет, конечно. Они стали ржать.
– А вы?
– Я взял их на мушку и сказал, что буду стрелять.
– У вас была «М-16»?
– Нет, шведская «К-50».
– Хороший выбор. Вы знали толк в оружии.
– Просто не хотел погибнуть только потому, что «М-16» дала бы осечку в критический момент. Я прикупил себе «К-50» в Сайгоне, когда проводил там свой отпуск.