Смерть как сон
Шрифт:
Кайсер, Ленц и Гейнс находились в крошечной гостиной – длинной и узкой – и занимали почти все свободное пространство. Я живо припомнила точно такие же лачуги, в которых мне неоднократно доводилось бывать как фотокору местной «Таймс».
– А это еще кто? – буркнул Гейнс.
Кайсер ответил не сразу. Как и во время предыдущего допроса, они с Ленцем были слишком поглощены реакцией на мое появление. Я изо всех сил старалась не поднимать на хозяина дома глаза, деловито доставая из кофров оборудование для съемки и бережно складывая его на продавленный и прожженный окурками диван, перед которым на полу был постелен
– Это наш фотограф, – наконец отозвался Кайсер. Он проследил за моим взглядом и ткнул пальцем в мольберт: – Твое?
– А чье? – буркнул Гейнс.
Я по-прежнему суетилась, опустив голову, и не знала, смотрит он на меня или нет. Наконец, собравшись с духом, подняла на него глаза, с ходу пытаясь определить – узнал? Мы встретились взглядами. У него были темные глаза, выпученные, словно у пациента, которому окулист закапал лекарство для расширения зрачков, и темные мешки под ними. На лоб свисала сальная прядь волос, а дряблые щеки покрывала жесткая щетина. Кожа отливала мертвенной белизной, как брюхо у змеи. Мне почему-то живо представилось, как в детстве он казнил несчастного котенка с помощью газонокосилки.
– Убери эту тряпку, чтобы она могла сфотографировать картину, – потребовал Кайсер.
– А может, я не хочу открывать картину, пока не закончил!
– А может, мне плевать, хочешь ты или нет!
Кайсер подошел к мольберту и самолично сдернул грязное покрывало.
Я не ждала от Гейнса шедевра. Может, именно поэтому картина произвела на меня неожиданно сильное впечатление. Изможденная женщина с длинными нечесаными волосами и тяжелым, грубоватым лицом сидела за кухонным столом под единственной голой лампочкой. На столе в беспорядке грудились грязные тарелки и пакеты из-под китайского фастфуда. Расстегнутая до пупа рубаха обнажала тощие обвисшие груди. Глаза глубоко запали… Это были глаза зверька, который попался в силки и теперь обреченно смотрел на того, кто их расставил. Картина была потрясающе реалистична. Не укладывалось в голове, как такое мог написать этот банальный громила, обдававший меня кислым перегаром. Впрочем… талант – дар Божий и не дается за заслуги…
Я установила на камеру вспышку и начала съемку, старательно отводя глаза от Гейнса и чувствуя его неотрывный плотоядный взгляд. Покончив с мольбертом, я перешла к абстрактному рисунку, висевшему над диваном. Он явно был создан другой рукой. Может, это подарок какой-нибудь глупенькой студенточки, которую ему однажды удалось затащить в свою грязную койку?
– Кто это нарисовал? – спросила я машинально.
– Роджер, – буркнул Гейнс.
– Роджер Уитон? – уточнил Ленц.
– Он самый… – Гейнс приблизился ко мне почти вплотную. – А моя картина тебе понравилась, цыпочка? Хочешь, загляни как-нибудь, я и тебя нарисую.
Я рассмеялась бы ему в лицо, если бы могла.
– Не смей, гад! – вдруг взвизгнули у меня за спиной.
Я резко обернулась и обнаружила на пороге комнаты ту самую блондинку, которая затравленно смотрела на меня с пыльного мольберта. Пол-лица ее заливал нездоровый румянец,
– Ты чего приперлась?! – рявкнул на нее Гейнс, сжав огромные кулаки.
Кайсер мгновенно оказался между хозяином дома и его незадачливой подругой, на которой была только мятая ночная сорочка.
– Этот человек уже поднимал на вас руку, мисс, не так ли? – спокойно осведомился Кайсер.
– Он поднимал на меня не только руку! Он меня всю вывернул наизнанку! И он врет, все время врет! Он обещал мне, что я стану моделью!
– Вы позировали ему? Без одежды?
– Да, да, да! Он вообще не разрешает мне ходить одетой! Но если бы только позировать, так нет же – ему трахаться нужно! С утра до ночи! Трахаться и накачиваться травкой до потери пульса! А когда он под кайфом, то даже трахаться как следует не может!
– Пошла вон, дура! – взревел Гейнс.
Девушка оглянулась на меня, в глазах ее полыхал лихорадочный блеск.
– Не слушай его, он всегда врет! Он шушера уголовная, он и тебя обманет!
– Да ты просто ревнуешь меня, потому что ты грязная подстилка, а она леди! – захохотал Гейнс.
– Ты прав! Именно поэтому она никогда не ляжет с таким куском дерьма, как ты!
– Убью!
Окончательно потерявший над собой контроль Гейнс бросился на подружку, но неожиданно наткнулся на Кайсера и в следующее мгновение уже катался по полу, воя и держась обеими руками за колено. Блондинка истерично захохотала и подскочила к корчившемуся приятелю.
– Ну что, подонок, получил? И это только начало!
– Советую вам, мисс, покинуть этот дом вместе с нами, – предложил ей невозмутимый Кайсер.
– Куда бы я ни сунулась, эта сволочь везде меня достанет!
– Мы можем подыскать вам местечко, где он вас никогда не найдет.
– Правда?
– Только попробуй, сука! – прошипел с пола Гейнс.
Кайсер глянул на Ленца.
– У вас еще есть к нему вопросы, доктор?
Тот, пораженный происходящим, покачал головой.
– Я пойду с вами, – вдруг объявила подружка Гейнса.
– Тогда собирайтесь.
Она метнулась из комнаты. Мы услышали стук открываемых шкафов, шуршание одежды, а через три минуты Линда вернулась с потертым чемоданчиком и большим продуктовым пакетом, из которого выглядывали чулки.
– Можете забыть, что я вам говорила раньше! – воскликнула она. – Понятия не имею, где он был три дня назад! Я не ходила в этот чертов музей, а он должен был вернуться сюда сразу после открытия и хрен вернулся!
Гейнс, все еще лежавший на полу, поднял на нее нехороший взгляд. Очень нехороший.
– Сдается мне, дружище, – весело проговорил Кайсер, обращаясь к нему, – что ты крепко влип. А посему никуда не уходи и дождись полиции. Ребята уже в пути.
– Погоди! – крикнула Линда. Она подскочила к журнальному столику у дивана, схватила стакан с какой-то мутно-желтой жидкостью – очевидно, это было выдохшееся пиво, – вернулась к Гейнсу, смерила его яростным взглядом и плеснула пивом… нет, не в лицо ему, а на картину в углу комнаты. – Это тебе за все, грязная сволочь!
Гейнс взревел и забился на полу, пытаясь подняться. Ему помешал Кайсер. Линда с визгом бросилась к входной двери. За ней последовали Ленц и я. Мне хотелось как можно скорее выбраться из этой жуткой лачуги на свежий воздух.