Смерть как сон
Шрифт:
– Уже не снизойдет. Он был убит несколько дней назад.
Она растерялась.
– А почему вы заговорили о нем? Он тоже как-то замешан во всем этом? Ну, я имею в виду похищения.
– Он продавал те самые картины, на которых были изображены Джейн и другие. Это целая серия. Называется «Спящие женщины».
– А можно мне взглянуть на эти картины? У вас есть с собой фотография или что-нибудь такое?
– Нет, к сожалению.
– Жалко. А вы можете рассказать об этих картинах? Они имеют какое-то отношение к настоящему искусству или так, поделки?
– Знатоки говорят, что это исключительно
– А сколько этот Вингейт просил за них?
– Последнюю он продал почти за два миллиона долларов.
– Не может быть! – пораженно прошептала Талия. – А женщина действительно выглядела мертвой на этой картине?
– Увы.
– А картину купил, конечно же, мужчина.
– Да, японец.
– Иначе и быть не могло, вы со мной согласны?
– То есть?
– Образ обнаженной и мертвой женщины оценивается на рынке в два миллиона. Вы думаете, если бы тот же самый художник написал пейзаж или натюрморт, он продал бы его за те же деньги? Да никогда!
– Не знаю…
– А я вам говорю! Даже картины Роджера не покупают за такие деньги!
– Кстати, они тоже стоят недешево.
– Но не столько же… И потом – у него вся жизнь ушла на то, чтобы выйти на этот уровень.
– А знаете, вы, пожалуй, правы. Дело в том, что первые картины серии были написаны в абстракционистской манере и не продавались. Но как только сюжеты стали более реалистичными, как только всем стало ясно, что речь идет об обнаженных женщинах, подозрительно похожих на мертвых… Цена разом подскочила до небес.
Талия долго молчала. Лицо ее было неподвижно. Глаза широко раскрыты. Как будто она боролась с рвавшимся наружу возмущением и никак не могла его одолеть.
– Расскажите о Леоне Гейнсе. Что вы думаете об этом человеке?
– Он самая настоящая свинья. Постоянно донимает меня своими грязными приставаниями. Однажды предложил мне пятьсот долларов за то, чтобы я ему позировала. Разумеется, без одежды. А я на это не пойду даже за десять тысяч!
– А вы бы согласились позировать за пятьсот долларов Фрэнку Смиту?
– Я согласилась бы позировать ему бесплатно, но ему женщины-модели не нужны.
– А Роджеру Уитону?
Легкая задумчивая улыбка коснулась ее губ. Тут надо быть трижды Ленцем, чтобы разгадать ее смысл.
– Роджер никогда не обратился бы ко мне с таким предложением. Он соблюдает жесткую дистанцию. За те два года, что я учусь у него, мы не стали ближе. Думаю, он меня стесняется. Может, я волную его как женщина и он боится показать это. Не знаю. Роджер – очень сложный человек. К тому же… Вы знаете, что он тяжело болен? Он никогда не рассказывает об этом, но в глубине глаз у него всегда таятся боль и мука. Однажды я совершенно случайно заглянула к нему в галерею и увидела, как он застегивает рубашку. Вся грудь в синяках, и этот ужасный кашель… Болезнь уже добралась до его легких. Так что… У него ко мне явно особое отношение, но какое именно – я не знаю. Как я уже сказала, он словно меня стесняется и сам факт моего присутствия приводит его в смущение, которое он пытается скрыть. Наверное, ему приходилось видеть работы студенток, которым я позировала обнаженная.
– Талия, скажите, как вы относитесь к сексуальной близости с женщинами?
Талия
– ФБР за мной шпионит?
– Нет. Это данные полиции. Неужели вы ни разу не замечали, что за вами установлено наблюдение?
– Я видела около дома пару-тройку полицейских, но мне казалось, что они не по мою душу. У нас в доме живут два наркомана…
– Они именно по вашу душу. Все-таки скажите хотя бы пару слов о своей ориентации. Она не сама по себе важна. Просто ФБР составляет психологические портреты всех людей, с которыми общается в ходе расследования.
Талия долго смотрела в сторону, потом повернулась ко мне и спросила прямо:
– А вы думаете, что я лесбиянка?
– Да.
Она вдруг улыбнулась и откинула со лба длинный локон.
– Я бы так про себя не сказала. Я странная. Меня трудно зачислить в какую-то группу. Моя сексуальность столь же сильна, как и у всех нормальных людей, но я ей не доверяю. Мы с ней словно враги. Когда представляется возможность переспать с мужчиной, моя сексуальность подает сигнал моей совести, а совесть говорит: тебе не секс от него нужен, ты его будешь использовать, чтобы потом что-то получить. Вот так я о себе думаю, думаю… и иду за утешением к такой же женщине.
– Секс с женщиной – единственное утешение в вашей жизни?
– Почему, у меня есть друзья. И среди них попадаются мужчины. А у вас есть друзья?
– Как сказать… Меня окружает множество коллег, которые меня понимают, потому что живут точно так же и делают ту же работу. Но можно ли назвать это настоящей дружбой, о которой пишут в книжках? Вряд ли. К тому же я постоянно в разъездах и никогда не задерживаюсь надолго в одном месте. Как же в такой ситуации прикажете заводить друзей? У меня больше бывших любовников, чем друзей.
В ее улыбке я увидела сочувствие.
– Да, я вас понимаю. К тому же в сорок лет нелегко заводить новых друзей. Дружба не признает условностей, а в нашем возрасте человек обрастает ими с ног до головы – не вырваться. Счастлив тот, кто к этому времени сохранит дружбу хотя бы с двумя-тремя людьми из своего детства.
– Я уехала из тех мест, где родилась и выросла. Так же, как и вы. У вас в округе Тербон кто-нибудь остался?
– Осталась мать. Она живет все там же. Изредка перезваниваемся, но встретиться не удается. Ей до меня не доехать, а я не поеду туда сама. У вас есть дети?
– Нет, а у вас?
– Я забеременела в пятнадцать лет. От двоюродного брата. Сделала аборт. Вот и весь мой опыт.
Я покраснела.
– Я вам сочувствую, Талия… Правда…
– Вот поэтому я туда больше ни ногой. Вся моя детская любовь к родным местам в итоге обернулась отвращением, от которого мне уже никуда не деться. Отец развращал меня с десятилетнего возраста, потом к нему присоединился брат. Это было ужасно… Как только я подросла, тут же сбежала, но потом еще долго мучилась. Собственно, так до конца и не пережила. Поэтому как бы хорошо я ни относилась к мужчине, не могу лечь с ним в постель, просто не могу. А с женщиной могу. Да, я лесбиянка, но не по своей воле. Так вышло. Женщины – моя тихая гавань. Мне хочется, правда, хочется, чтобы ситуация изменилась… когда-нибудь… но я не уверена, что это произойдет.