Смерть консулу! Люцифер
Шрифт:
Храбрый полковник, не видя иного исхода, счёл за лучшее сообщить всё, что ему было известно об отношениях Дешан с графом Вольфсеггом, и описал яркими красками горе обманутой женщины, у которой насильно отняли ребёнка. Хотя рассказчик не делал никаких замечаний, но из его слов было ясно, что граф играл незавидную роль в этой истории и что Армгарты, подкупленные его деньгами, помогли ему выполнить дурное дело.
— Позвольте мне надеяться, — добавил Луазель, — что вы, фрейлейн, не сердитесь на меня, что я открыл вам имя вашей матери, и не заподозрите меня в каких-либо своекорыстных целях. Мне очень жаль, если я огорчил вас, но меня утешает мысль, что я исполнил свой долг. Воображаю себе, как обрадуется бедная Дешан, когда я скажу ей, что видел её дочь, что она здорова и счастлива и стала красавицей.
Луазель мог ещё долго говорить на эту тему, потому что Магдалена перестала слушать его. Неподвижно, в полусознательном состоянии сидела она в своём кресле, закрыв лицо руками.
Вошёл слуга и доложил, что адъютант императора желает видеть полковника Луазеля.
Луазель вскочил со своего места и ловко раскланялся перед Магдаленой; но когда она молча кивнула ему головой, неподвижная, бледная, как мраморная статуя, у него замерло сердце от жалости, и он был рад, что может выйти из комнаты под благовидным предлогом.
Но ему не было времени ни обдумать свой поступок, ни почувствовать раскаяние, потому что во дворе его ждал Цамбелли с приказом от императора ехать немедленно в Испанию.
Магдалена, оставшись одна, поспешила закрыть дверь на задвижку. У ней кружилась голова от наплыва тяжёлых мыслей и ощущений. Она должна навсегда проститься с весельем, счастьем, беззаботной молодостью. Всё, чем она жила до сих пор, во что верила, оказалось обманом! Ложь окружала её с самого момента её рождения. Может ли она придавать какое-нибудь значение великодушию графа или привязанности её мнимых родителей! Их любовь и нежность к ней были не что иное, как ухаживание подкупленных участников постыдного дела. Зачем она остаётся в этом доме? Разве она принадлежит к этому бюргерскому кружку, куда случайно забросила её судьба? Ещё так недавно ей казалось невозможным пользоваться благодеяниями Эгберта, а теперь?.. Неужели она может считать себя равноправной с ним и хоть на одну минуту допустить мысль о том, чтобы разделить его честное имя! Но откуда узнал Луазель все эти подробности? Не послан ли он к ней несчастной матерью, с которой насильно разлучили её? Что удерживает её здесь? Не мечты ли, которым не суждено осуществиться! Она должна скорее бежать из этого дома, где всё напоминает ей об утраченном счастье. Не здесь её место, а около больной, всеми покинутой женщины. Она употребит все усилия, чтобы изгладить жестокий поступок отца. Это будет теперь главной целью её существования вместо мирной, счастливой жизни, которую она представляла для себя в будущем. Одна смерть может избавить её от тех мучений, которые ожидают её...
Стук в дверь пробудил огорчённую девушку от её мрачных мыслей; но она не двигалась с места: ноги отказывались служить ей. Немного погодя она услышала за дверью знакомый голос, который звал её по имени.
Это был Эгберт.
Она вздрогнула. Ещё недоставало встречи с ним, чтобы переполнить меру её страданий. Первой мыслью Магдалены было выбежать из комнаты. Но куда? Где скроет она свой стыд и горе?..
Она подошла к двери и открыла её. Увидев Эгберта, она отодвинулась от него и закрыла лицо руками.
— Зачем обманывали они меня так долго!.. — проговорила она, рыдая. — Даже ты скрывал это от меня...
С Магдаленой сделалось дурно. Он едва успел подхватить её на руки и отнести на диван.
Возвратясь домой, Эгберт сильно встревожился, когда служанка сообщила ему о посещении какого-то французского офицера. Им овладело чувство неопределённого страха, которое ещё больше увеличилось, когда мимо него поспешно проскользнула госпожа Армгарт, делая вид, что не замечает его. Состояние, в котором он нашёл Магдалену, и восклицание, которым она встретила его, объяснили ему, что случилось в его отсутствие.
— Зачем ты вчера не сказал мне этого, — сказала Магдалена, приходя в себя, тоном, в котором слышался горький упрёк.
— Ты всегда была и будешь для меня дорогой подругой моей юности. Какое мне дело до твоего происхождения; разве ты виновна в нём? Я не считал себя вправе открыть тебе тайну, которую узнал случайно, благодаря лихорадочному бреду больной и против её воли. Только отец твой мог сообщить тебе печальную истину.
— Он стыдится называть меня своей дочерью, — ответила с грустной усмешкой Магдалена. — У него едва хватало смелости изредка и украдкой подарить меня лаской в виде милости. Не он, а ненавистный Луазель открыл мне мой позор.
— Арман Луазель! Но он не будет беспокоить тебя. Ты никогда не встретишь больше этого человека. Император сегодня отправляет его в Испанию.
— Но он всё-таки будет знать, кто я.
— Кто ты! Чистое и милое существо, навсегда дорогое моему сердцу. Если моя любовь...
— Я не стою твоей любви. Разве ты не видишь, какую ловушку они приготовили тебе? На их руках была отверженная; они тяготились ею и поспешили воспользоваться случаем, который свёл её с лучшим и благороднейшим человеком... Они рады сбыть несчастную со своих рук и прикрыть её бесчестие его честным именем. Неужели ты думаешь, что я стану помогать им в этом? Я никогда не выйду за тебя замуж при этих условиях. Я уеду в Париж к моей матери.
— Останься со мной, Магдалена! — сказал человек в крестьянском платье, стоявший на пороге. — Прости своему отцу; он всегда любил и любит тебя!
Это был граф Вольфсегг. Они были так заняты своим разговором, что не заметили его присутствия.
Появление человека, которого оплакивали как мёртвого, наполнило радостью сердце Магдалены. Она забыла терзавшее её горе и невольно бросилась к нему. Он заключил её в свои объятия, осыпая нежными ласками.
— Мои дорогие друзья, как я счастлив, что вижу вас, — проговорил граф Ульрих растроганным голосом, протягивая руку Эгберту. — Теперь ничто не разлучит меня с вами!
Успокоившись после волнения первых минут свидания, граф объяснил причину своего внезапного исчезновения со времени Ваграмской битвы.
В ночь после битвы эрцгерцог Карл собрал военный совет, на котором был поднят вопрос об отступлении действующей армии и возможности предпринять что-нибудь решительное в Тироле, где борьба Андрея Гофера и его храбрых товарищей против войск Наполеона возбудила общее удивление. Для решения последнего вопроса необходимо было послать в горы опытного и надёжного человека, который бы сумел поддержать крестьян в их сопротивлении. Самым подходящим для этого человеком был граф Вольфсегг, так как хорошо знал страну и ещё во время приготовлений к войне вёл деятельные переговоры с вожаками крестьянского восстания в Тироле через Теймера из Клагенфурта и патера Марселя.
Граф Вольфсегг вполне сознавал, что в главной квартире слишком поздно обратились к идее народной войны, которая, быть может, принесла бы совсем иные результаты, если бы с самого начала поддержали её фактически, а не одними прокламациями. Тем не менее, как ярый защитник народной войны, он не мог отказаться от данного ему поручения и в ту же ночь отправился в Тироль через южную Богемию.
В то время, когда Эгберт лежал больной в Гицинге, граф принимал деятельное участие в победоносных и славных стычках тирольцев с отрядами маршала Лефебвра, которые кончились бегством высокомерного маршала и постыдным разгромом его войска. В первых числах сентября упорные слухи о скором заключении мира побудили графа Вольфсегга поспешить в лагерь императора Франца, чтобы со своей стороны способствовать при заключении мира соблюдению тех обещаний, которые многократно и торжественно даны были тирольцам австрийским правительством.