Смерть консулу! Люцифер
Шрифт:
— Россия со своими казаками угрожает новым нашествием. Неудержимо расширяет она свои пределы на юг и на восток. Меня упрекают в стремлении к завоеваниям, но настоящий преемник Тамерлана в Петербурге. С вашей стороны была сделана непростительная глупость — это раздел Польши. Но этого уже не вернёшь. Если Франция и Германия будут действовать заодно, то они могут положить предел алчности русских. В Тильзите и Эрфурте я мог бы разделить мир с Александром I. За обладание Константинополем он пожертвовал бы и своим другом прусским королём и вашим императором. Но я не хочу иметь ничего общего с ним. Я отстаиваю цивилизацию Европы, и немцы должны помогать мне в этом. Я отброшу русских в их необработанные степи, на Урал... Европа будет навсегда избавлена от того страха, который ей внушают русские...
— Но мне кажется, ваше величество, что для исполнения таких грандиозных планов потребуется слишком много времени.
— Много времени! — возразил с усмешкой Наполеон. — Мне всего сорок лет. В два года мои приготовления к походу будут окончены, а до этого обнаружится, желает ли Александр I жить со мной в мире. В Петербурге встречают моих врагов с распростёртыми объятиями. В совете царя главную роль играют авантюристы, бунтовщики, прусские офицеры, подкупленные Англией. Не понимаю, на что надеются русские? Может быть, вы объясните мне это?
— Россия представляет собой особый мир. Она страшна не своими пушками и людьми, а своей пустынностью и пространством.
— Пространство не существует для моей конницы.
— Может быть, царь убеждён в противном.
— Вы считаете поход в Россию опасным? Но это мой последний поход. После этого Европа будет наслаждаться миром в течение столетий. Вы, кажется, не раз были моим противником на поле битвы?
— Да, ваше величество.
— К счастью, пули пощадили вас. Но недаром погибло столько людей в моих битвах! Моя цель была — создать великую империю наподобие римской, которая совмещала бы все цивилизованные народы для охраны мира от варваров. Я хотел восстановить порядок, обезопасить науку, искусство, собственность. Везде, куда только проникли мои орлы, я дал народам новые, лучшие законы. Потомки наши пожнут плоды моих трудов. Вот задача моей жизни... У вас есть дети?
— Одна дочь, ваше величество.
— Которую вы, вероятно, выдадите замуж за порядочного человека. Ещё один вопрос, граф Вольфсегг, — вы родственник маркизы Гондревилль, фрейлины императрицы?
— Она моя племянница, ваше величество.
— Человек, оказавший мне большие услуги, маркиз Цамбелли, просит её руки. Он рассчитывал на моё содействие, но, разумеется, ваше мнение в настоящем случае должно иметь перевес.
— Вы слишком милостивы, ваше величество, но Антуанета совершеннолетняя, и я не считаю себя вправе стеснять её волю.
— Но вам лично маркиз не нравится? Что это за человек? Многие старались очернить его в моих глазах. Но всё это бабья болтовня. Вы мужчина — и от вас я узнаю правду. Вы не отдали бы свою дочь за маркиза?
— Нет, ваше величество.
— Почему? Не вследствие ли того, что он служит у меня и бросил из-за этого австрийскую службу?
— Нет, ваше величество! По своему происхождению он всегда мог считать себя вашим подданным. Хотя в военное время трудно быть слишком строгим в выборе людей и подобные люди бывают необходимы, но я не ожидал встретить при дворе вашего величества человека, которого вся Вена знает как шпиона и который замешан в одном тёмном деле...
— Вся Вена! — повторил Наполеон, судорожно сжимая поля своей шляпы.
Граф Вольфсегг ожидал взрыва его гнева, но Наполеон овладел собой и сказал с презрительной усмешкой:
— Что делать, граф! Нельзя управлять миром с помощью философов, плуты необходимы нам. Да разве народы, в сущности, заслуживают иных порядков? Но, разумеется, не следует держать при себе плутов, которые попадают впросак!..
Наполеон отвернулся и сел в кресло. Хозяин воспользовался этим моментом и подал знак, чтобы подняли занавес.
Молодая императрица едва не вскрикнула от радости и против всякого этикета протянула руку князю Шварценбергу.
Декорация изображала замок Лаксенбург, где Мария Луиза провела своё детство.
Это тонкое внимание со стороны хозяина дома, видимо, понравилось Наполеону, так как на его губах появилась милостивая улыбка.
На сцене представлен был праздник мира в одной австрийской деревне. Балет начался национальными танцами, в которых принимали участие венгры, чехи, цыгане, австрийские крестьяне и крестьянки. По окончании танцев, исполненных с живостью и грацией, вышла Зефирина, одетая цыганкой, в коричневой юбке, поразительно похожая на Кристель своей стройной фигурой, искусно загримированным лицом и тёмными волнистыми волосами. Подходя то к одному, то к другому, она предсказывала будущее по линиям руки.
В это время молодой стрелок, одетый в полудеревенское, полугородское платье, упорно преследовал её своим ухаживанием и делал самые невероятные прыжки в своей новомодной шляпе. Чтобы избавиться от него, она бросилась из окна и лежала неподвижно как мёртвая. Шляпа полетела за нею. Крестьянки и крестьяне сбежались на место происшествия. Наказание ожидало виновного, которого узнали по шляпе, но тут цыганка встала со смехом; произошла сцена примирения, выраженная в танцах.
Эгберт, простившись с Зефириной, не мог пробраться вперёд и должен был встать сбоку, так что ему было удобнее наблюдать за публикой, нежели видеть то, что делалось на сцене.
В первом ряду сидела императорская чета. Мария Луиза с беззаботностью молодости наслаждалась зрелищем. Добродушное лицо её сияло от удовольствия при виде знакомых танцев, напоминавших её родину; шутки маленькой цыганки вызывали её весёлый смех. По временам она оборачивалась к придворным дамам, чтобы обратить их внимание на то, что делалось на сцене, и те в угоду императрице старались выразить своё удовольствие. Одна Антуанета стояла неподвижно и, казалось, не обращала никакого внимания на то, что окружало её. Думала ли она о своей судьбе или вспоминала дни своей счастливой молодости? Несколько шагов отделяли её от дяди, но между ними была непроходимая пропасть. О чём говорил с ним так долго император? По той рассеянности, с которой Наполеон смотрел на представление, вероятно, разговор шёл о предметах, близко интересующих его. Она знала, что на этом бале должна решиться её участь, и чувствовала, как холодело её сердце.
Эгберт понимал, почему Дероне хотел воскресить Кристель в лице Зефирины и вывести её на сцену, но он не мог объяснить себе смысл фарса со шляпой. Разве Дероне и Беньямин считают Цамбелли виновным в смерти Кристель?
Все старания Эгберта уловить выражение лица Цамбелли оказались тщетными. Витторио, сообразно своему положению, сидел в нескольких шагах от императора, но из предосторожности выбрал себе место за деревом, которое наполовину скрывало его. Здесь он был в полной безопасности от любопытства публики, но мог видеть сцену до малейших подробностей. Побледнел ли он при появлении мнимой Кристель? Как подействовала на него сцена со шляпой? Одна только звезда, смотревшая ему в лицо сквозь ветки деревьев, могла на это ответить.