Смерть королей
Шрифт:
Он забыл все чему учился, забыл защититься щитом, и короткий клинок прошел под подбородком и вышел через рот, ломая зубы, проткнув язык, перемолов кости носа и так застряв в черепе, что на некоторое время я оторвал его тело от земли, пока кровь лилась на мою руку, внутрь рукава кольчуги, а потом я сбросил его с клинка и швырнул обратно на датчанина, который отпрянул, упал, и я позволил другому воину убить его, потому что приближался Оскитель, выкрикивая, что я старик, и меня наполнил восторг битвы.
Этот восторг. Это безумие. Боги, должно быть, чувствуют это каждый день и каждый миг. Как будто мир замедлил бег.
И Оскитель пришел со своим мечом, и с ним человек, который хотел отклонить мой щит топором, но в последний момент я прижал к себе верхнюю часть щита, и топор скользнул вниз по разрисованной древесине, ударившись о выпуклость в центре, а Оскитель схватил меч обеими руками и направил его к моему горлу, но щит был еще на месте, и меч наткнулся на его железный край, острие застряло, я толкнул щит вперед, лишая Оксителя равновесия, и высунул Осиное Жало из-под нижнего края, вся моя сила старого воина была в этом свирепом ударе из-под щита, и я почувствовал, как острие клинка ломает бедренную кость, рвет плоть и мускулы и выпускает кровь, и входит ему в пах, а потом я услышал его.
Я слышал его крики, наполняющие небо, когда мой меч входил ему в пах и проливал его кровь в покрытую осколками льда канаву.
Эорик увидел, как пал его лучший воин, и это зрелище остановило его на противоположной стороне рва. Его люди тоже остановились.
— Щиты! — скомандовал я, и мои воины сомкнули щиты.
— Ты трус, Эорик! — крикнул я ему, — жирный трус, — свинья, копающаяся в дерьме, ты слабак, рожденный в отбросах, ничтожество! Иди сюда и умри, жирный ублюдок!
Он не хотел идти, но датчане побеждали. Возможно, не в центре, где развевался мой флаг, но на нашем левом фланге датчане переправились через ров и выстроились в стену из щитов на нашей стороне этого препятствия, оттесняя людей Вулферта назад.
Я оставил Финана с тридцатью воинами в качестве резерва, и они отправились укрепить этот фланг, но на них наступали, противник сильно превосходил числом, и как только бы датчане прошли между этим флангом и западным краем болота, они бы смяли наши ряды, и мы бы погибли.
Датчане знали об этом и приобрели уверенность, но по-прежнему все больше воинов пыталось добраться до меня и убить, потому что мое имя было именем, прославленным поэтами, и Эорик протиснулся через ров вместе с остатком своих людей, и они спотыкались о мертвецов, поскальзываясь в грязи, взбираясь по трупам своих товарищей, а мы выкрикивали свои боевые песни, топоры опускались, копья вонзались, мечи рубили. Мой щит был весь в щепках от вонзившихся в него клинков.
На моей голове был кровоподтек, я чувствовал, как кровь стекает по левому уху, но по-прежнему дрался и убивал, и Эорик стиснул зубы и навалился со своим огромным мечом на Сердика, который заменил воина слева от меня.
— Подцепи его! — прорычал я Сердику, и он провел топором снизу вверх и крюком на обухе зацепил кольчугу Эорика, Сердик подтянул его в нашу сторону, и я рубанул Осиным Жалом по жирному затылку, и он закричал и упал к нашим ногам.
Его
Мы кричали как демоны. Воины призывали Иисуса, своих матерей, вопя от боли, и король умер с полным ртом сломанных зубов, в канаве, окрасившейся красным.
Воины из Восточной Англии попытались оттащить Эорика, но Сердик не дал этого сделать, а я проткнул его шею, а потом прокричал врагам, что их король мертв, что их король убит, что мы побеждаем.
Только мы не побеждали. Мы и правда сражались как демоны, готовя поэтам истории, которые они будут рассказывать в грядущие годы, но эта песнь заканчивалась нашей смертью, потому что наш левый фланг был прорван. Они еще дрались, но отступили, и датчане хлынули через прорыв.
Тем, кто прорвался, чтобы напасть на нас сзади, теперь не было нужды торопиться, потому что нас обошли, и теперь мы устроим круговую стену из щитов, и эта стена будет всё редеть и редеть, а мы один за одним отправимся в могилы.
Я увидел Этельволда. Теперь он был верхом и скакал позади датчан, посылая их вперед, и с ним был знаменосец с развевавшимся флагом с драконом Уэссекса.
Он знал, что станет королем, если они победят в этой битве, и оставил свое знамя с белым оленем, взяв вместо него флаг Альфреда. Он еще не пересек ров и позаботился о том, чтобы не попасть в гущу сражения, вместо этого призывая датчан идти вперед и убивать нас.
Потом я позабыл про Этельволда, потому что наш левый фланг был резко отброшен назад, и мы превратились в группу саксов, загнанную в ловушку ордами датчан. Мы встали в круг, окруженные щитами и убитыми нами людьми. И нашими мертвецами тоже. А датчане сделали паузу, чтобы выстроиться в новую стену из щитов, чтобы спасти своих раненых и обозреть свою победу.
— Я убил ублюдка Беортсига, — сказал Финан, присоединившись ко мне.
— Хорошо, надеюсь, ему было больно.
— Судя по звукам, да, — сказал он. Его меч был в крови, ухмыляющееся лицо тоже. — Не очень то хорошее положение, да?
— Не особо, — ответил я. Снова начался дождь, небольшая морось. Наш оборонительный круг находился близко к восточному болоту. — Что нам следует сделать, так это приказать воинам бежать к болоту и на юг. Некоторые выберутся.
— Немногие, — заметил Финан. Мы увидели, что датчане собирают кентских лошадей. Они снимали с наших мертвецов кольчуги, оружие и всё ценное, что могли найти. В центре нашего круга на коленях стоял священник и молился. — Они загонят нас на болото, как крыс, — произнес Финан.
— Значит, мы будем биться с ними здесь, — сказал я, и большого выбора у нас не было.
Мы нанесли им серьезный урон. Эорик был мертв, Оскитель зарезан, трупом был и Беортсиг, а Кнут ранен, только Этельволд остался в живых, Сигурд и Хэстен. Я видел их верхом на лошадях, сгоняющих воинов в строй, готовящих свои войска к резне.
— Сигурд! — прорычал я, и он повернулся, чтобы взглянуть на меня. — Я убил твоего слабака-сына!
— Ты умрешь медленно, — огрызнулся он в ответ.
Я хотел заставить его в ярости пойти в атаку и убить перед лицом его воинов.