Смерть меня подождет
Шрифт:
– - Трофим уже ушел с пункта?
– - спрашивает она.
– - Давно. Теперь уж он на Мае.
Мы с Михаилом Михайловичем молча упаковываем инструмент, пристраиваем к большому ящику носилки, собираем остальное имущество. Я не могу привести в порядок свои мысли. Черт знает что лезет в голову!
– - Вижу палатку, а вы сказали, давно ушел, -- говорит Нина, примостившись с биноклем у перила.
– - Видимо, задержался.
– - Почему?
– - Вот уж не могу сказать.
– - Странно... Работу закончили еще ночью, чего же он
– - говорит она, и с ее раскрасневшегося лица вмиг слетает беспечность.
– - Зря, Нина, волнуешься. Ничего не случилось Вероятно, какая-то доделка осталась на пункте, -- убеждаю я ее, а сам досадую: как неосторожно мы поступили, не убрав бинокль.
– - Давайте установим гелиотроп, выясним, в чем дело, -- настаивает она.
– - Трофима может и не быть на пункте, будем сигналить весь день и без толку.
– - Вы что-то скрываете от меня. Я не уйду, останусь с биноклем здесь, пока Трофим не снимет палатку, -- говорит она твердо, тоном созревшего решения.
Мы теряемся. Не знаем, как успокоить ее, увести с вершины.
Я последний раз смотрю в бинокль на Сагу -- свет все еще горит, но уже совсем слабо. Теперь мы должны спешить к Трофиму.
Неожиданно ветер выносит из ущелья едкий дым лесного пожара -- уже подбирающегося к верхнему краю растительности. Из-за ближнего гребня вырываются бешеные языки пламени вместе со столбами дыма и удушливым газом. Потемневшее пространство, как при солнечном затмении, быстро заполняется смрадом.
– - Бежим! Иначе огонь отрежет нас!
– - кричу я, точно рядом смертельная опасность.
Слово "бежим" действует на всех магически. Мы с Михаилом Михайловичем впрягаемся в носилки с инструментом, рабочий накидывает на плечо рюкзак с мелочью, хватает ящик с трубою, бросается следом за нами, вниз.
Под ногами гремит россыпь.
Спешим. На крутых местах сползаем где как можно: на спине, боком, оберегая инструмент от ударов и все время поглядывая вверх -- там осталась Нина. На нее не подействовала психическая атака.
– - Надо подождать, -- предлагаю я, и мы усаживаемся на камнях.
– - Она догадалась, что на Саге что-то случилось, и теперь, конечно, от нас не отстанет, -- говорит Михаил Михайлович, поглядывая на вершину.
– - Придется брать с собою. Ты поговори с ней, придумай что-нибудь, почему мы туда идем.
Сидим с полчаса. Я уже хотел вернуться, как из-за скалы показывается Нина. Она быстро спускается по россыпи, торопится. Вся захвачена тревогой. Нижняя губа прикушена, на щеках пятна. Подойдя к нам, она бесцельно трогает рукою волосы, хочет что-то сказать, но удушье перехватывает горло. Беспомощно опускается она на камень, роняет голову на сложенные ладони.
– - Нина, неужели ты думаешь, с Трофимом что-то случилось? Глупость, выбрось из головы эту чепуху. Мало ли что могло задержать его, так уж и плакать, -- говорит Михаил Михайлович, подсаживаясь к ней и дружески обнимая ее.
– - У меня есть предложение: сейчас все трое отправимся к Трофиму. Работы у нас закончены, и мы можем позволить себе такую роскошь.
Нина отнимает руки от мокрого лица: кивает утвердительно головой и доверчиво смотрит на Михаила Михайловича.
– - Давайте поторопимся, -- обрадованно говорит он, и мы спускаемся к стоянке.
Небо густо залохматилось багровыми тучами. В отдалении гремит гром. Крупные капли дождя звонко падают на камни. Пока я собираю котомки, Михаил Михайлович дает последние распоряжения своему помощнику и Улукиткану. Они переждут здесь пожар, свернут лагерь и с инструментом, с имуществом спустятся на Маю.
– - Куда идете, там пожар, -- протестует Улукиткан.
– - Может пройдем, ждать неохота, -- отвечаю я как можно спокойнее.
– - Сумасшедший, разве не знаешь -- огонь слишком опасный, сгоришь. Не ходи!
– - серьезно беспокоится старик.
– - Если не пройдем, вернемся, -- успокаиваю я проводника.
Улукиткан не понимает, что за спешка, провожает нас до крутого спуска. Я отстаю и, прощаясь, говорю ему тихо:
– - Вчера вечером была сильная гроза на гольце Сага. Трофим ни ночью, ни утром не ответил на наш сигнал и не потушил фонарь. Идем к нему, может, беда случилась, понимаешь?
– - А-а...
– - Он кивает утвердительно головою.
– - Гроза в горах шибко опасно. Тогда иди, да смотри хорошо, не пропали бы сами тут в пожаре.
– - Он долго стоит на бровке, машет рукою, пока я не скрываюсь за изломом.
Дождь не перестает. У меня в одной руке ломоть лепешки, в другой кусок баранины -- завтракаю на ходу. Из головы не выходит Сага с затухающим огоньком и лоскутом от палатки. Что могло случиться там?
Скатываемся в ущелье. Пожаром охвачена старая гарь до верхней границы. Приглушенный дождем огонь уполз под валежник, в дупла, зарылся в торф. Но ниже, где скучились скелеты давно погибших лиственниц, бушует пламя, взвихриваясь высоко в небо вместе с черным дымом. Зарождающийся в пожаре ветер с гулом выносит из ущелья накалившийся воздух с искрами и пеплом.
Нечем дышать. Жарко. Глаза разъедает дым. Мы пробиваемся вдоль ручья. Нина не отстает.
Вот и живая тайга. Вольным прибоем шумит она по ветру. Пожар обшарил закрайки, но вглубь не пошел. Нас встречает обрадованная Бойка, проскочившая вперед. Мы задерживаемся на минуту, глотаем свежий воздух и, не затевая разговора, торопимся дальше. Еле заметная тропка заманивает нас в глубину леса, змеей вьется между камней, валежником, перескакивает то на правый, то на левый берег ручья.
В лесу темно и сыро. Ветер срывает последнюю листву, с воем ломит исхлестанные вершины лиственниц, заглушает бурный бег набухшего ручья. Сквозь мутные полосы дождя видно, как копится у померкших от туч гребней белый туман, как расстилается он по кремнистым склонам. Где-то, совсем в отдалении, глохнет гроза.