Смерть на коне бледном
Шрифт:
Те из вас, кто читал мой рассказ об убийстве на Брикстон-роуд, вышедший в свет под несколько кричащим названием «Этюд в багровых тонах», возможно, помнят об обстоятельствах моего знакомства с Холмсом. Я сошел с «Оронтеса» в Портсмуте [2] , не пригодный более к военной службе инвалид, не имеющий почти никаких перспектив на выбранном поприще. Окончательное решение о моей отставке еще не было принято, и меня определили в частный пансион на Стрэнде, где я влачил весьма неуютное существование. Заведение это мало отличалось от тех, где коротали свои последние дни неимущие вдовы и вдовцы. Мое щедрое содержание составляло четыре фунта и шесть пенсов в неделю.
2
В новелле Артура Конан Дойля Ватсон прибыл в Плимут.
Еще в госпитале, в Индии, я откладывал большую часть жалованья и пособия по инвалидности: тратиться там было совершенно не на что, и даже такая роскошь, как курение, мне не дозволялась. Теперь же за недели, проведенные в Лондоне, скопленные средства постепенно таяли.
В Англии у меня не было родных, кроме дальних родственников в Девоншире. Так что наследства или денежной помощи ждать не приходилось.
В Лондоне, этом городе развлечений, трудно ничего не делать. Неделя проходила за неделей, и я тратил свои скудные сбережения гораздо привольнее, чем собирался. Читатель может легко вообразить мои тогдашние настроения — постоянные мрачные размышления об утерянном здоровье и грозящей нищете. Что же касается женитьбы, какая бы женщина в здравом уме пошла замуж за человека с подобными перспективами?
Именно таким мыслям я и предавался, когда шел по Пикадилли тем январским утром. По знаменитой улице разгуливало немало господ, выглядевших куда богаче меня самого. Мимо проезжали легкие экипажи, запряженные ухоженными гнедыми меринами. Вот прогрохотала карета с гербом. Я же с трудом мог позволить себе простой кеб.
Именно тогда одно совпадение изменило всю мою жизнь. Я свернул с запруженных экипажами улиц возле Гайд-парка, часы как раз пробили двенадцать. Я решил, что с сегодняшнего дня начну экономить и первым делом найду себе более непритязательное жилье. Но что может быть дешевле пансиона? Бог знает, где искать подходящий ночлег. И все же мне захотелось отпраздновать благое начинание, позволив себе напоследок небольшую роскошь, и я отправился в бар «Критерион» на Ковентри-стрит, неподалеку от площади Пикадилли.
Тут и произошел тот счастливый случай: кто-то похлопал меня по плечу. Через мгновение меня уже по-дружески приветствовал молодой Стэмфорд, который когда-то работал у меня фельдшером в больнице Святого Варфоломея.
Мы обменялись положенными любезностями и разговорились. Я описал ему свои злоключения в Афганистане, теперешнюю незавидную ситуацию и, поскольку мы были неплохо знакомы, упомянул, что собираюсь переехать из пансиона, но пока не знаю куда. Стэмфорд тут же рассказал о своем приятеле, некоем Шерлоке Холмсе, который нынешним утром тоже говорил ему, что ищет квартиру. Более того, этот самый Холмс присмотрел одно весьма приятное местечко на Бейкер-стрит, но ему требовался компаньон, чтобы делить пополам расходы. Стэмфорд думал, что предложение Холмса адресовано ему, но сам он, как говорится, был уже вполне устроен.
Хорошо помню свою радость: это стечение обстоятельств разом разрешало все мои затруднения. Ведь если мы будем снимать жилье вместе, то и арендная плата вполовину уменьшится.
— Боже мой! — со смехом воскликнул я. — Если он действительно хочет разделить квартиру и расходы, то я к его услугам! К тому же мне куда приятнее поселиться вдвоем, чем жить в одиночестве!
И в тот же день в химической лаборатории больницы Святого Варфоломея я был представлен молодому человеку, похожему на ученого. Он был ростом чуть более шести футов, но из-за худобы казался еще выше. На лице его выделялся тонкий ястребиный нос. Мой новый знакомый окинул меня острым пытливым взглядом. В чертах его угадывались напряженность, внимательность и вместе с тем решительность, которую подчеркивали плотно сжатые челюсти. Его физическую силу я ощутил при первом же рукопожатии!
И потому ничуть не удивился, когда позже выяснилось, что Холмс превосходно фехтует и боксирует. Что же касается его силы, я никогда не забуду визит грубияна Гримсби Ройлотта. Он явился к нам с угрозами, а для пущей убедительности вытащил из камина кочергу и согнул ее своими огромными загорелыми ручищами, при этом вены на его шее вздулись и лицо побагровело. В конце концов Ройлотт удалился, а Холмс, с сожалением покачав головой, поднял покореженную кочергу и одним точным движением распрямил ее.
С самого начала нашего знакомства я понял: Холмс никогда не смиряется с неудачей или поражением. Иногда люди, не знавшие его лично, просили меня описать внешность и характер сыщика. В подобных случаях я предлагал вообразить ведущего перекрестный допрос сэра Эдварда Карсона, этого решительнейшего и проницательнейшего из юристов, и сверх того наделить его манерами уверенного в себе лорда Биркенхеда (в прошлом просто мистера Ф. Э. Смита). Еще можно прибавить к этому стремительность покойного лорда Керзона, известного своим «непринужденным превосходством», как он это называл. И все же сравнения не дают полного представления о благородном характере моего друга. Холмс мог без устали, позабыв об амбициях и не ожидая никакой награды, трудиться над делом беднейшего и скромнейшего из клиентов. Именно «помощь нуждающимся» доставляла ему самое глубокое удовлетворение — и этим он занимался из чистой любви к справедливости.
В тот день, когда я впервые увидел его в химической лаборатории, пальцы великого сыщика покрывали пятна от едких кислот и чего-то еще, похожего на обыкновенные чернила. Среди полок, где поблескивали бесчисленные бутыли и пузырьки, и низких столов, уставленных ретортами, пробирками и бунзеновскими горелками с трепещущими язычками синего пламени, он чувствовал себя в своей стихии. Стэмфорд быстро представил нас друг другу, но Холмс был так взволнован удачно проведенным опытом, что почти сразу же позабыл обо мне и принялся объяснять нашему общему приятелю суть своего открытия. Он поведал нам, что обнаружил реактив, который осаждается только гемоглобином, и ничем другим. Иными словами, благодаря этому веществу можно было безошибочно определять кровавые пятна, даже если кровь уже успела высохнуть.
Более не буду распространяться здесь о той встрече, ведь я подробно описал ее в другом рассказе. Позвольте лишь добавить несколько штрихов для тех, кто лично не знаком с Шерлоком Холмсом. Жизнь моего друга состояла из моментов яростного интеллектуального напряжения, сменявшихся спокойными периодами раздумья. К сожалению, невозможно постоянно находиться на пике умственной деятельности, даже у людей самых активных профессий случаются дни или даже целые недели, заполненные лишь монотонной скукой. Кто-то во время подобного мрачного затишья обращается к вину или женщинам, Шерлок Холмс же предпочитал более простые успокоительные средства: музыку или кокаин. Я осуждал его привычку к наркотику, но со временем понял, что он не был истинным пристрастием моего друга, а служил лишь временной заменой главному возбудителю — очередному интересному делу. Когда таковое подворачивалось, Холмсу не требовалось ничего иного, кроме любимой трубки.
Холмс отлично знал химию, неплохо разбирался в анатомии, имел практические знания в области английского криминального права и в психопатологии, особенно в той ее части, которая касалась умственного расстройства. Он штудировал труды Крафт-Эбинга и Шарко столь же часто, сколь обычные люди читают утренние газеты. Не пренебрегал и литературными описаниями темной стороны человеческой натуры, принадлежавшими перу Эдгара Аллана По, Шарля Бодлера или Роберта Браунинга.
Пожалуй, самым потрясающим его даром я назвал бы умение овладевать новыми знаниями в огромном объеме буквально в считаные дни или даже часы. Холмс мог ничего не знать об астрологии, устройстве акционерных обществ или же о воздействии, оказываемом на огнестрельную рану амбритом, но был способен досконально изучить вопрос всего за неделю.