СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ
Шрифт:
Костю встревожило упоминание о госпитале. Они, как пить дать, погорят на какой-нибудь мелочи. А если встретятся берлинские знакомые Зоммеров, или родственники приедут?! Нет, появление родственников исключено, они, по документам, живут далеко, в небольшом городишке земли Вюртемберг-Баден. Счастье, что старик нисколько не сомневается в их арийском происхождении, невольно и других заставит в него поверить. Важно выиграть время.
Штандартенфюрер вышел с командиром эсэсовского отряда, и солдаты расположились вольготней. Громче заговорили, закурили. Табачный дым клубами пополз по залу. Сергей взглядом обвел курящих немцев и невольно сглотнул слюну. Кто-то из эсэсовцев заметил его ищущий взгляд,
— Это вам подарок.
Груздев коротко кивнул и с наслаждением затянулся. Немцы, мебель, камин окутались оранжевым туманом, куда-то поплыли, слюной переполнился рот, затошнило. Новая глубокая затяжка, и цветная пелена потоньшела, посерела. Он и не заметил, с какой тревогой следит за ним лейтенант, и как легко тот откинулся в кресле, когда убедился, что Сергей по-немецки держит сигарету — указательным и большим пальцами. Вскоре парней пригласили к столу. Шлепая босыми ногами, они прошли анфиладой комнат. Обедали в небольшой, когда-то уютной столовой. Теперь в ней сыро, пыльно и запущено. Костю и Сергея ожидали штандартенфюрер и командир отряда. Они разом глянули на их босые ноги, и эсэсовский офицер, рыжий детина с белесыми глазами, коротко бросил солдату:
— Найди обувь, — и повернулся к парням: — Мы пока не имеем возможности вас переодеть...
— Не извиняйся, Хензеляйт, — прервал его штандартенфюрер.— Мы на тебя не в обиде...
Ели молча. Костя обеспокоенно поглядывал на Сергея, как он управляется с вилкой, ножом, рюмкой. Земляк оказался на высоте. Он присматривался к немцам, перенимал их движения, брал то блюдо и столько, сколько они клали себе на тарелки. При походной сервировке он недурно вышел из положения. Французский коньяк из толстой пузатой бутылки, священнодействуя, разливал Хензеляйт.
— Прозит!
Первую рюмочку Сергей по привычке разом опрокинул в рот. Закусил, присмотрелся, а немцы тянут коньяк капельками. Попробовал, не понравилось, и он решительно отставил хрустальный наперсток.
— Правильно, — одобрил штандартенфюрер. — Истинный ариец всегда трезв. Только славянские недочеловеки да французские выродки питают чрезмерное пристрастие к алкоголю.
Костя не понял, сыт он или голоден, когда поднялся из-за стола. Кусок в горло не лезет в такой компании. Сергею проще, не понимает языка, да и молчуном по необходимости заделался, а ему приходится каждое слово на десять ладов перевернуть, прежде чем высказать его. Хензеляйт приглашает на спектакль, после которого они почувствуют себя отмщенными. В его устах приглашение прозвучало зловеще. Лисовский имел возможность убедиться, каковы развлечения эсэсовцев, когда побывал в освобожденном советскими войсками концлагере Майданек под Люблином. И пока обувал сапоги с узкими голенищами, которые ему преподнесли, лихорадочно искал повод уклониться от участия в затеянном черномундирниками зрелище.
Сергей быстро натянул разношенные бахилы и недоумевал, почему Костя долго с обувью копается. А тот не знал, как предупредить друга о предстоящем испытании, словцом с ним перемолвиться. Но немцы терпеливо ждали, и пришлось идти в сопровождении эсэсовцев.
Вышли из высокой двери на большое крыльцо, спустились по широкой лестнице. Тут-то парни и разглядели место, куда их привезли аковцы. От массивных каменных ворот тянутся к замку вековые вязы, над крепостным рвом повис горбатый мост, а за ним высится строгий дворец с гербом над парадным подъездом и остроконечной башенкой с часами. Вокруг большой овальной клумбы, поросшей сорняками, бронетранспортеры с тяжелыми пулеметами, мотоциклы с колясками. У Лисовского сердце замерло, когда он увидел пятерых поляков со связанными руками у крепостного рва. Сергей вопросительно уставился на лейтенанта
— Не будет крестоносец плевать нам в лицо,
Детей наших онемечивать...
— строго и грозно пели обреченные пленники. Костя от бабушки знал слова стихотворения поэтессы Марии Конопницкой, ставшего вторым гимном польского народа.
— Заткните им глотку! — завопил взбешенный Хензеляйт, но поляки продолжали песню, — Огонь! Огонь! — подал он команду.
Беспорядочно, словно испуганные сороки, застрекотали автоматы. Четверо упали, а пятый, в курточке и ярком клетчатом шарфе задыхаясь, поднял окровавленное лицо и из последних сил крикнул:
- Hex жие Ржеч Посполита!
Хензеляйт в упор разрядил «вальтер», перепоясав свою жертву пулями от левого плеча к правому бедру. Сергей резко рванул к себе Костю, когда тот, побелев, как известка, хотел ринуться на палача. Груздев до боли сжал руку Лисовского, как бы приказывая не поддаваться гневному порыву.
К ним шагнул невозмутимый штандартенфюрер и назидательно изрек:
— Dura lex sed lex! — и тут же с латыни перевел на немецкий. — Закон суров, но закон!
Подошли два вездехода с пулеметами на месте ветровых стекол. Рядом с водителями — эсэсовцы. В первую машину сели штандартенфюрер и Хензеляйт, во вторую — Сергей и Костя. Груздев внезапно тронул лейтенанта за колено и взглядом показал на поляка в куцем пальтишке с карабином через плечо. Лисовский узнал конвоира, который вчерашним днем вел их в подвал и разрезал веревки на руках. Они встретились глазами и предатель угодливо поклонился. Лисовский поспешно отвернулся, сообразив, кому они обязаны спасением, и гадливо передернулся.
Выехали на открытый пригорок и остановились. Из вездехода выскочил Хензеляйт. Что-то сказал штандартенфюреру, отошел от машины и махнул рукой с зажатым в ней носовым платком. Над замком полыхнули, вьюнами заметались багрово-белые молнии. Тяжелый взрыв подбросил над дворцом крышу с остроконечной башенкой, на глыбы разметал вековые монолитные стены. Выше облаков поднялся дымно-огненный столб...
Этап четвертый
Гертруда □ Несостоявшаяся дуэль □ Именем фюрера... □ Крушение □ Расклейщики листовок □ Берлинские катакомбы □ «Не стреляйте, я — русский!...
С грохотом и лязгом, взбаламутив бархатную тишину октябрьской ночи, машины остановились у полосатого шлагбаума. Вспыхнул прожектор, и бронетранспортеры с масляными подтеками, стальными заплатами на крутых боках, со стволами крупнокалиберных пулеметов плоскими тенями распластались по земле. Из караулки появился унтершарфюрер в перетянутой портупеей шинели, пилотке, брюках на выпуск. Он подошел к переднему вездеходу, обменялся с Хензеляйтом несколькими словами, проворно отскочил и замер — локти чуть в сторону, кисти рук прижаты к туловищу.
Шлагбаум поднялся. Вездеходы проскочили под ним, а бронетранспортеры остались на месте. По узкой асфальтированной дорожке машины добрались до двухэтажного дома. С высокого крыльца торопливо сбежал немец в белом халате и, выбросив руку в фашистском приветствии, пролаял рапорт. Костя понял, что их привезли в госпиталь для выздоравливающих офицеров танковой армии СС.
Штандартенфюрер, ничуть не утомленный дальней дорогой, бодро подошел к парням:
— Подлечитесь и отдохните в госпитале. Вы это заслужили. Я не прощаюсь с вами, скоро увидимся. Хайль Гитлер!