СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ
Шрифт:
Парнишка и минуты не посидит спокойно. Вертится, разглядывая невольных попутчиков, выглядывает в оконца, потом достал губную гармонику и, чудом сохраняя равновесие на крутых поворотах, заиграл. Костя онемел, решив, что их разоблачили, Сергей схватился за пистолет, а немец нимало не подозревая о тревоге соседей, выводил душевную и проникновенную мелодию «Синего платочка». Парни успокоились, и в звуках гармоники им почудился голос Клавдии Шульженко:
— Строчит пулеметчик
За синий платочек,
Что был на плечах дорогих!..
Им с трудом удалось устроиться в деревенской гостинице. Крикливо шумел и грозил хозяину военно-полевым судом зенитчик, сочувствующий фронтовым камрадам, не помогли боевые кресты, словно случайно выставленные напоказ, не произвели заметного впечатления эсэсовские молнии в петлицах. Пожилой немец, поскрипывая протезом ноги, угрюмо твердил:
— Господа, все занято. После бомбежек горожане хлынули в деревню, птицу из курятников выжили. У меня в доме яблоку негде упасть. Ничем не могу помочь, господа!
Костя отчаялся, исчерпав все мыслимые и немыслимые аргументы, замолчал, и тогда к хозяину пододвинулся Сергей. Распахнул плащ, и немец в лице переменился, заметив автомат, кобуру с пистолетом и ручку диковинного ножа, торчащую из ножен. А Груздев из внутреннего кармана достал сигары и одну предложил инвалиду. У того голодной тоской полыхнули загоревшиеся глаза. С наслаждением понюхал, смачно откусил кончик, закурил, глубоко затянулся и закашлялся. Отдышался, уважительно заметил:
— Хороший табак. Настоящий! — и деловито спросил: — Сколько вас?
— Двое и фройляйн, наша сестра, — торопливо ответил Костя.
— А эти крикуны?
— Они сюда выпить приехали.
Сергей вытащил банкноту в пятьдесят рейхсмарок и положил перед хозяином. Тот аккуратно ее развернул, осмотрел с обеих сторон и, бережно разгладив, положил в ящик конторки.
— Ради фронтовиков! — заверил он. — А сигара хороша, настоящая «гаванна»... Я вас помещу в спальне дочери. Пойду распоряжусь, а господа офицеры распишутся в книге для приезжих... Советую вам выпить по кружечке дунклеса.
Они присели за столик неподалеку от камина, в котором дымили обугленные сырые поленья. Сергей с любопытством разглядывал чучела птиц на стенах кабачка, кабаньи морды, оленьи головы с ветвистыми рогами. Подошла девушка в белом передничке с вышивкой, в кокетливом чепчике и поставила три высоких кружки с темным пивом, тарелочки с моченым горохом.
Груздев заметил, что немцы берут горох руками и сам потянулся к тарелке. Разжевал, понравилось. Поднес кружку к губам, сделал большой глоток и тихонько сообщил Косте:
— Горох-то соленый, как раз к пиву.
В углу за сдвинутыми столиками пировала компания юнцов в военной форме. Среди них Костя заметил знакомых зенитчиков. Тот шутник, что устроил парней и девушку в пикап, сидел в расстегнутом мундире с красными петлицами и ефрейторской нашивкой на рукаве. Он встретился с Лисовским взглядом и вскочил с кружкой:
— Прозит, унтерштурмфюрер!
Выпил пиво и под аккомпанемент губной гармоники затянул залихватскую песню, его приятели дружно подхватили припев:
— А мы разделались с дьяволом
И выкурили чертей —
Один лейтенант
И трое парней!..
Лисовский поднялся, подошел к зенитчикам и что-то сказал вскочившему из-за стола ефрейтору. Когда вернулся, Сергей недовольно буркнул:
— Што за секреты у тебя с фрицененком завелись?
— Они собираются тут переночевать. Я сказал, чтоб утром нас к станции подбросили.
Хозяин, поскрипывая на каждом шагу протезом, повел усталых постояльцев на второй этаж. А вслед им неслась жесткая песня:
— Спешите к нам, и вместе сеять будем,
В глазах у нас голодная тоска,
Мы земли новые, да, новые добудем...
Дождливым утром под окном громко затарахтел мотоцикл. Сергей вскинулся с постели на полу, на которой спал с Костей, и с пистолетом к окну. Спросонья померещилась автоматная очередь. Людей сквозь серый полумрак не разглядел, но расслышал их голоса.
— Ефрейтор, видать в дорогу собрался, — спохватился Костя. — Побегу, а то могли забыть с похмелья вечерний разговор.
— Поторопись,
— Поднимай Женевьеву, пусть скорее одевается, — и Лисовский вышел из комнаты.
— Женя... Женька, — склонился Сергей над кроватью, — кончай ночевать, пора на хауз двигать.
Золотистые волосы разметались по подушке, под глазами темные полукружия. Разомкнулись веки, и на Груздева устремились зеленоватые с желтоватыми искорками зрачки. Сперва смотрели недоуменно, испуганно, потом потеплели, замерцали, на губах прорезалась ласковая улыбка.
— Серж! Мон ами! Бонжур!
Сергей беспомощно оглянулся, забыв, что Костя ушел. Хоть бы на немецкий перешла, десятка два слов он понимает. Таращишься на нее как баран на новые ворота, а сам ни в зуб ногой.
— Шнель, шнель, Женька! — торопил он и жестами показал, чтоб быстрее натягивала платье.
Его неуклюжая мимика развеселила девушку, и она по-немецки потребовала:
— Отвернись, я оденусь.
Он недоуменно смотрел на француженку, гармошкой собрав кожу на лбу, пытаясь по движению губ разгадать смысл произнесенных слов.