Смерть никогда не стареет
Шрифт:
– Это со мной, – сказал он им, когда мы со Степой вышли из машины и присоединились к их группе.
Мы поднялись на площадку, где жили Чекулаевы. Ермаков дважды нажал на звонок, и когда дверь приоткрылась, резко рванул ее на себя и вошел.
– Полиция! – громко произнес он, показывая открывшей двери Жанне свое удостоверение. – А вот постановление на ваш арест, – показал он ей бумагу. –
И тут Жанна увидела Степу с камерой. А потом меня. Ее глаза сделались круглыми. Она вдруг рванулась ко мне, каким-то образом проскочила между Ермаковым и вторым оперативником, и если бы Вячеслав Всеволодович не успел обернуться и схватить ее сзади в охапку, то она выцарапала бы мне глаза: ее сложенные в лапку пальцы с длинными острыми ногтями царапнули воздух буквально в сантиметре от моего лица.
– А-а-а, – дико закричала Жанна, пытаясь высвободиться. Угомонилась она только тогда, когда на нее надели наручники и насильно усадили в хай-тековское кресло.
– Ты снял это? – не оборачиваясь к Степе, заговорщицки спросил я.
– А то, – не раскрывая рта, ответил Степа.
– Молодец, – также не раскрывая рта, чревовещательски ответил я.
Потом Степа немного поснимал обыск, сделал несколько планов с оперативниками, следователем Ермаковым и выключил камеру. Включил он ее только тогда, когда Жанну вместе с Валентином Георгиевичем выводили из подъезда и сажали в машину.
– Ну что, твоя душенька довольна? – поинтересовался Ермаков, когда опера уехали, прихватив с собой чету Чекулаевых.
– А то, – ответил я Степиными словами. – На чем их взяли?
– А ты сам догадайся, – предложил Вячеслав Всеволодович.
Воображение у меня, известное дело, имеется. И еще какое. Поэтому, немного подумав, я начал…
– Итак: Валентин Георгиевич заявляется домой. Он в довольно странном состоянии: раздавлен, разбит и пребывает во гневе одновременно.
«У меня всего один вопрос. И мне нужен честный ответ», – произносит он, безотрывно глядя на Жанну.
«Спрашивай, – отвечает Жанна. – Я отвечу честно на любой твой вопрос».
«Это
«Ты что? – делает удивленные глаза Жанна. – Кто тебе сказал такую чушь?»
«Мне нужно знать: это ты убила Анну?» – жестко повторяет свой вопрос Валентин Георгиевич.
«Нет, конечно, – говорит Жанна. – Я бы никогда не позволила себе сделать тебе больно».
«Не верю! – уже кричит Валентин Георгиевич. – Отвечай: ты убила Анну? Ты знала, что я от нее не уйду никогда»…
«Нет, конечно, – говорит Жанна. – Я люблю тебя, но это не значит, что я бы убила Анну, освобождая для себя дорогу к тебе».
«Я не верю тебе!»
«Прошу тебя, прекрати… Ты меня пугаешь», – в голосе Жанны слышатся нотки страха.
«Ты сумасшедшая!» – снова кричит Валентин Георгиевич.
«Нет! – кричит в ответ Жанна. – Ты просто не понимаешь… Я сделала это ради нас! Чтобы мы были вместе!»
«Боже, боже», – стонет Валентин Георгиевич и закрывает лицо ладонью.
«Ты должен мне поверить: это был единственный способ сделать нас счастливыми»…
«Счастливыми? – взрывается Валентин Георгиевич. – Ну ты и гадина!»
– Тебе хватит? – Я отключаю воображение и смотрю на Ермакова. – Вы ее взяли на этом признании в убийстве Анны…
– А ты что, слышал нашу запись? – недоуменно спрашивает Вячеслав Всеволодович и смотрит на меня, кажется, с опаской.
– Нет, откуда? – в свою очередь, удивляюсь я.
– Так ты ее только что воспроизвел, – говорит Ермаков. – Почти слово в слово…
– Ну я только представил их разговор… – улыбаюсь я.
– Ты не шибко-то… представляй, – в голосе Вячеслава Всеволодовича звучат просительные нотки. – А то подведешь меня под монастырь.
– Никогда! – говорю я.
После чего мы с Ермаковым жмем друг другу руки и разъезжаемся в разные стороны…
Кстати, программа получилась совсем неплохая. Хорошая, одним словом. Серьезная, состоящая из двух передач, с ударной концовкой и философским подтекстом.
Впрочем, мы плохие передачи и не делаем. В смысле наш телеканал «Авокадо». И я в частности… Уж извините, что не поскромничал.