Смерть носит пурпур
Шрифт:
Когда же запас проклятий был исчерпан, Лебедев заметил, что всю дорогу говорит только он. Ванзаров не проронил ни слова, ни на что не обращал внимания, поджал губы, и только усы его топорщились иглами. Приглядевшись, Аполлон Григорьевич понял, что друг его взбешен. И не просто взбешен, а пребывает в той степени холодной ярости, когда можно наделать много глупостей. Такого Ванзарова ему видеть еще не приходилось. Сразу забыв о своих обидах, Лебедев все внимание отдал ему и даже пробовал взять за локоть, но его вырвали с остервенением. Тогда Лебедев счел за лучшее оставаться рядом и спасти невинных, буде кто попадет под горячую руку.
Быстрый шаг, каким они пересекли половину Царского Села, оказался к тому же целебным. Ванзаров обмяк и согласился позавтракать в трактире. Как раз подвернулось заведение на Фридентальском шоссе, с виду простое, а внутри чистое. Они сели за дальний столик, Ванзарову было все равно, что есть, Лебедев заказал на свой вкус. Пока половые не принесли самовар, дымящиеся тарелки с гурьевской кашей, мясную закуску, тарелку свежего хлеба и соления, откланялись и исчезли, Ванзаров молчал. Такое душевное состояние друга начало беспокоить. Лебедев потребовал за столом забыть все обиды, тем более что взять с пьяного дурака? Лично он уже все забыл. Что и другим советует, а после хорошего завтрака все проблемы покажутся не такими уж страшными.
Ванзаров не притронулся к каше, от которой исходил изумительный аромат изюма с курагой, а взгляд его уперся в точку на скатерти между самоваром и закусками.
– Я ошибся, – тихо сказал он.
– Какая, однако, ерунда! – заявил Лебедев, дирижируя ложкой. – Да с кем не бывает. Я, когда вошел в гостиную, тоже решил, что Федоров мертв. Надо же было так спать: голова на полу вывернута, словно ему шею сломали, ноги на диван закинул, руки перекошены, и дыхания незаметно. Настоящий труп. Хоть и живой. Жаль, что я его вскрывать не начал, вот визгу бы было! Да и что вы хотите: старый пьяница. К тому же ваши глаза после дневного света не привыкли к сумраку.
– Я ошибся, – повторил Ванзаров. – Ошибся во всем. Провалился с треском. Будет мне уроком. Благодарен, что гордыню мою поставили на место. Нельзя увлекаться выводами из мелких фактов.
Лебедев между тем поглощал кашу и не отказывал себе в закусках.
– Да что вас так расстроило? – спросил он с набитым ртом.
– Нарышкин сказал, что приехал ранним поездом. Но за такое время ему не успеть пешком с вокзала, я проверил. Ботинки его в мокрой грязи. Значит, ходил не по улицам, а по сырой траве. На посылке, которую он якобы получил от какого-то профессора, следы пыли. Взял из кладовки, что первое попало под руку. Вывод: в Петербург он не ездил. Если проверить по адресу, все сомнения отпадут.
– Но ведь он же при нас сел на поезд?
– С перрона мы ушли раньше отправления. Он вышел. Поезд отправился без него.
– А для чего это ему было надо?
– У меня было логичное объяснение: он следил за нами. И хотел убедиться, что мы уехали. Когда же мы не сели на поезд, он последовал за нами.
– Почему вы так думаете?
Ванзаров поковырял кашу, испустившую прощальный дымок, и положил ложку.
– Это он приходил ночью. Я узнал его фигуру, когда он шел к дому.
Аполлон Григорьевич облизал ложку, каша была недурна, и пододвинул закуски.
– Зачем какому-то задрипанному ассистенту игры в филеры?
– В этом-то и заключается моя вторая ошибка, самая большая, – ответил Ванзаров. – Я был уверен, что готовится убийство Федорова. Зачем убивать человека, который и так покончит с собой, надо только подождать. Судя по его лицу, ждать недолго.
– Ну, извините, что не доставил вам удовольствия расследовать интересное дело… Сейчас доедим и вернемся в столицу. Может, там уже что-то произошло.
– Нет, не вернемся. Я, во всяком случае, остаюсь.
Вилка с куском буженины не дотянула до рта и вернулась в тарелку. Лебедев был несколько озадачен.
– В чем причина такого странного решения?
– Главная причина: Федоров отказался показать эксперимент.
– Хотите его насильно заставить? Так мой вам совет: не тратьте время. После всего случившегося я несколько по-иному смотрю на бывшего коллегу. Скорее всего, он обычный враль и бездарь.
– Вот это и есть самое непонятное, – сказал Ванзаров. – Никак не стыкуются логические звенья. Здесь что-то есть неочевидное и тем более опасное.
Он принялся есть, не чувствуя вкуса и глотая ложку за ложкой. Логические звенья бились друг о друга, аж искры летели. Во всяком случае, Лебедеву так показалось. Когда Ванзаров впадал в легкое оцепенение, сродни сну наяву, он любил за ним подглядывать. Глаза его совершенно неподвижно смотрели куда-то далеко, а кончики усов чуть шевелились, точно стрелки прибора, показывающего давление в котле. Хоть картину пиши: работа мысли во всей красе.
Ванзаров очнулся так же внезапно. Он вдруг спросил о письме Федорова, сохранилось ли оно. Лебедев проверил карманы и обнаружил мятый конверт, который хотел тут же растоптать на полу трактира. Ванзаров упросил этого не делать. Напротив: изучить тщательно, особенно обратную сторону. На клей пристала крохотная блестка, ему хотелось узнать, что это такое. Лебедев вынужден был признать: блестка была, и он сразу не обратил на нее должного внимания. Ради такого эксперимента возвращаться в Петербург ему было лень. О чем он немедленно заявил, но обещал справиться с тем, что мог предоставить Царскосельский участок. Есть же у них хоть какая-то медицинская часть, а в ней микроскоп.
Аполлона Григорьевича подстегивал не столько научный интерес, сколько ему отчаянно не хотелось уезжать. Зная Ванзарова, он предчувствовал, что самое интересное только начинается. И что же – все случится без него? Такого Лебедев допустить не мог. Он не стал задерживать друга, который, толком так и не поев, уже собрался куда-то, причем не стал уточнять, куда именно. Они условились встретиться в участке.
А там видно будет.
19
Молодой человек ничем не отличался от обычного горожанина скромных возможностей, разве усы имел приметные, вороненого отлива. На них заглядывались местные барышни и, прикрывшись ладошками, обсуждали их, хихикая и то и дело стреляя глазками. Ни одно женское сердце не могло остаться равнодушным к такой красоте даже в Царском Селе, избалованном подтянутыми военными. А уж соперничать с кирасирскими усами не каждый решится. Молодой человек старательно делал вид, что ничего не замечает вокруг, а всего лишь приятно прогуливается. Он только разок остановился спросить дорогу к Николаевской гимназии, поблагодарил и пошел в противоположную сторону. Причем старался идти мимо витрин, в которых отражалась и другая сторона улицы, и то, что делалось у него за спиной. Не сказать, чтобы там происходило что-то особенное. Всего лишь какой-то невзрачный субъект маячил позади всю дорогу от самого трактира. Выйдя в Бульварный переулок, Ванзаров вдруг резко повернул назад и пошел прямо на него. Субъект растерялся, не зная, как поступить, тем самым обнаружив, что незнаком с основами филерского дела и слежки за объектом. Пока он пребывал в метаниях, Ванзаров быстро нагнал его и прижал локтем к стене так, что тот охнул и уже не мог сопротивляться
– Милейший, если спросить о чем-то желаете, так не стесняйтесь. Не люблю, знаете ли, когда за спиной ошиваются незнакомые личности.
Пойманный заулыбался щербатым ртом, стянул черную заводскую фуражку и завозился, как поросенок на вертеле, кряхтя и не в силах издать ни звука. Ванзаров милосердно убрал локоть. Мужичонка охнул и втянул голову в плечи, чтобы ловчее заглядывать в лицо.
– Прощения просим, почтенный… Мир шлет вам почет и уважение.
Приветствие высшей марки оставило Ванзарова равнодушным.