Смерть носит пурпур
Шрифт:
У него в руках вожделенное сокровище. Вот теперь пора уходить. Но ему захотелось еще немного растянуть удовольствие, что-то вроде маленькой мести: прямо за этим столом узнать тайну, что скрывали от него все эти годы.
– Вот, значит, как… – проговорил он вслух. – Недаром сказано: нет ничего тайного, что бы не стало явным. Есть все-таки справедливость в этом мире. Хоть и бывает она прихотливой.
Пододвинув фонарь, он расстегнул застежку, державшую переплет.
Огонек вздрогнул и погас. Будто задул порыв ветра, взявшийся ниоткуда. Темнота обступила. Как это некстати! Спички остались
Выбираясь из-за стола, он задел кучу, рассыпанную по полу. Хрустнуло стекло, звякнула жестянка. Размахнувшись, он со всей силой наподдал ее носком ботинка. Мусор фыркнул и расступился, треща и ломаясь под каблуками.
Выйдя из кабинета, он оглянулся напоследок, чтобы в памяти осталось место, с которым столько связано.
– Не моя вина… – сказал он. – Я сделал все, что мог… И не за что молить о прощении. Сгинь, старая жизнь, здравствуй, новая. Обещаю ни о чем не жалеть. Если и взгрустну, то ненадолго. От скуки… Прощайте…
И он поклонился в пояс. Отдавая дань тому, что для него было дорого, крепясь изо всех сил, чтобы не пустить слезу и не поддаться слабости. Но кто бы их заметил, если кругом темнота?
Он позабыл, что темнота бывает коварна.
53
Ванзаров хотел прибыть к шести утра. На ночь глядя Лебедев принялся долго и путано объяснять, что нельзя злоупотреблять радушием Андрея Антонович Горенко, у которого нашлось еще одно место для ночлега, и вообще ничего важного случиться не может в такую рань. И так уже всего случилось достаточно. А выходить без завтрака – преступление куда более тяжкое. Пожалев друга, Ванзаров согласился, хоть и скрепя сердце, и даже не стал пенять на ошибку. Тем более это было бесполезно: в редчайших случаях, когда Аполлон Григорьевич допускал промашку, он вставал насмерть, доказывая, что ни в чем не виноват. Быть неправым для великого криминалиста означало порок куда более страшный, чем не любить коньяк.
Из дома они вышли только в семь. Лебедев предложил пройтись, а не подкармливать грабителей-извозчиков. Тем более погода поэтически прекрасна. Прогулка по Царскому Селу ранним утром подняла настроение Лебедева до отметки «люблю всех людей». Он насвистывал, напевал и пытался декламировать какие-то загадочные стихи про ворона, прославившего этот царственный мир. Ванзаров оставался глух ко всем попыткам завязать дружеское общение. Он шел молча, словно готовясь к трудному и опасному делу. Лебедеву было так хорошо, что он прощал сосредоточенного мыслителя рядом с собой.
Вскоре показался дом-с-трубой.
– Что я говорил! – Лебедев помахал трубе ладошкой. – Тихо, пусто, никого. Или ваша ловушка не сработала, или преступники ваши пока еще спят, предчувствуя неизбежный конец. В чем они совершенно правы: могли и мы еще придавить часок-другой.
Ванзаров не счел нужным оправдываться. Тем лучше, если оказались на месте раньше всех. Лебедев расположился у заборчика и стал пространно рассуждать, как чудесно на свежем воздухе выкурить сигарку. Ванзарова интересовало другое. Окна, выходящие на Гатчинскую дорогу, были закрыты, как их оставили. На дверной ручке держалась веревка, скрепленная сургучовой печатью пристава. Примет чужого вмешательства с наружной стороны вроде незаметно. Но на всякий случай необходимо проверить со всех сторон. Ванзаров пошел к заднему двору.
Аполлон Григорович слишком хорошо изучил манеры своего друга. По выражению его лица он сразу мог определить, когда шутка будет ко времени, а когда лучше воздержаться. Во всяком случае, в этом он был уверен.
– Что случилось, Родион Георгиевич, друг мой? Привидение увидели?
– Около двери, что ведет со двора в кухню-лабораторию, есть одинарное окно…
– Кажется, было такое, – согласился Лебедев. – Разбито?
– Хуже. Вынуто и приставлено к стене.
– Уверены, что это не балбесы из участка так оставили?
– Я дважды отсмотрел дом после того, как его опечатали.
Это была не лучшая новость для столь прекрасного утра. Как известно, при звуках горна кавалерист бежит за седлом. А криминалист Лебедев поднял верный чемоданчик.
– Полагаю, ваши подопечные немного вас опередили, – сказал он. – Какие прыткие, однако… С виду и не скажешь. А я говорил вам, что надо засаду с вечера оставлять…
– В таком случае уступаю вам первенство, – сказал Ванзаров. – Кухонную дверь вскрывать не будем, влезете через оконный проем.
Лебедев и бровью не повел. Такое испытание он считал детской забавой. Однако узкий проем не желал впускать массивное тело. Наконец, потеряв терпение и всерьез опасаясь порвать пиджак, он вырвал дверь вместе с замком. Правда, перед этим ее тщательно осмотрел и заявил, что следы взлома отсутствуют. Зато теперь их было достаточно: замок болтался на гнилом гвозде. Распахнув перед собой дверную створку, Лебедев вошел, крайне довольный собой. Вернулся он чрезвычайно скоро и уже не таким бодрым. Упорно глядя в сторону, попросил Ванзарова следовать за ним.
В гостиной было достаточно темно, чтобы силуэты мебели казались смазанными. Но разглядеть, что там, света хватало. Ванзаров остановился невдалеке и глядел молча. Лебедев держался позади тише мышки. Тишина в доме сгустилась до звона в ушах.
– Вы оказались правы, Аполлон Григорьевич, нас опередили, – наконец сказал Ванзаров.
– Я не это имел в виду… – в некотором смущении ответил Лебедев. – Не думал, что так закончится…
– Давайте отдернем занавески… – Ванзаров не стал дожидаться ничьей помощи. Под хруст карнизов он убрал шторы. Ударил свет. И все сразу стало как будто мельче и проще. И гостиная, и висящее в ней тело.
Это тело Лебедев воспринял как личное оскорбление. До прихода полиции трогать и вынимать его из петли нельзя было даже ему. Работать навытяжку было трудно, но он не жаловался. Зная, что в запасе есть несколько минут, Ванзаров пошел осматривать другие комнаты. Спальня оказалась нетронутой. Зато в кабинете многое изменилось. Рядом с письменным столом выросли кучи хлама. На полках и в ящиках осталась только пыль. Ванзаров сунул руку под столешницу и нащупал металлическую скобу. В ней держали что-то небольшое и ценное. Теперь там было пусто.