Смерть носит пурпур
Шрифт:
Он вернулся в гостиную. Лебедев как раз закончил и снимал резиновые перчатки.
– Поздравляю вас, коллега, это не то, что вам кажется, – сказал он.
– Вот как? Интересно…
– Он не сам полез в петлю.
– Это заметно. Для его роста крюк лампы висит высоко, а упавшего стула под ногами нет… – Ванзаров нагнулся и поднял что-то с пола. – А вот и причина…
Лебедев проявил интерес.
– Это что такое?
– Записная книжица, изрядно потертая, с бронзовыми накладками на углах, какие были популярны лет тридцать назад, – сказал Ванзаров, вертя находку со всех сторон. – Их носили на цепочке в жилетном кармашке… – Он раскрыл книжечку на середине. – …записывали умные мысли и всякую чепуху… О, да тут переписаны от руки скабрезные стишки Баркова. Господин Федоров, оказывается, был любителем клубнички…
– Почему вы решили, что это его?
– Под столешницей скоба, где он ее хранил. И тайник, и всегда под рукой. Бедняга нащупал ее и думал, что это клад, за которым он пришел… Весь письменный стол перерыл; если нашли пыль на подушечках пальцев, это оттуда.
Криминалист не любил, когда работу делали за него. И терпеть это не собирался.
– Может быть, сообщите причину его смерти? – заявил он.
– Это ваша работа, Аполлон Григорьевич…
– Благодарю вас, коллега… В таком случае не сомневайтесь: он ничего не почувствовал.
– Вот как? Интересно. Вы так полагаете?
– Нет, не полагаю. Я в этом уверен, коллега. Посмотрите-ка вот сюда… – Лебедев указал на затылок. – Его оглушили чем-то тяжелым, а потом накинули петлю и вздернули. Самоубийство сработано хуже не придумаешь. Топорная работа. Только бездельник-пристав может принять его за чистую монету. Такого подарка от меня он не получит.
– Не сомневаюсь… – сказал Ванзаров. – Вас не удивляет, что горло не порезано и гостиная не залита кровью. Где же пурпур засохший? Зачем убийца сменил прием?
– Самое простое объяснение: не хотел мараться…
– Или желал, чтобы это выглядело как кара за чрезмерное любопытство. Так сказать, другим наука: не лезь куда не следует, не ищи золото там, где его нет, окажешься в петле.
Лебедев не был готов согласиться сразу и безоглядно.
– Не слишком ли романтично?
– Для того чтобы напугать ищущих тайну золота? В самый раз… Кстати, когда было совершено убийство?
– Примерно часов шесть назад.
– То есть около двух ночи… Самое глухое время. Чердынцев думал, что его никто не заметит. Он проберется в дом, найдет бесценные записи и тихонько уберется. Но здесь его уже ждали. Или любого, кто посмеет прийти. Неважно, кого убить, лишь бы остальные боялись…
– С чего так решили? – спросил Лебедев.
– Он ждал в доме. У него были ключи: задняя дверь была на замке. Окно вытащил Чердынцев, больше некому. Убийца сел в темноте в это кресло… – Ванзаров показал на продавленное сиденье, – …и стал ждать. Чердынцев должен был прихватить потайной фонарь, свет зажигать он бы не решился. Его здесь нет, значит, фонарь забрал с собой убийца. А дальше все просто: удар по затылку и веревка, которую он подобрал во дворе…
Что-то приметив у дивана, Лебедев шагнул и поднял медный пестик, каким перемалывают в ступке каменные породы и минералы.
– Вот вам и орудие убийства, – сказал он, разглядывая бурое пятно. – Вот вам и пурпур засохший.
И за это Ванзаров был ему благодарен. Осмотрев пестик, он предложил выйти. Гости могли пожаловать с минуты на минуту, не следовало показывать им такое зрелище. На часах было без четверти восемь. Они ждали до полвины десятого. По Гатчинской дороге сновали пролетки, кареты и проехали ломовые телеги. Крестьяне шли на работу, проехали в кибитке цыгане. Но никто не желал завернуть к дому-с-трубой.
– Бесполезно, они не придут, – сказал Лебедев. Никакого торжества от победы он не испытывал. Это было и его поражение.
– Такой результат не менее важен, – ответил Ванзаров. – И это хорошо.
– Почему же? Не понимаю.
– Потому, что они знали, что их ждет. Все до единого… Аполлон Григорьевич, а вот теперь мне нужна ваша помощь с большой буквы.
Лебедев заявил, что на него можно рассчитывать в любой авантюре. Но, выслушав, что от него потребуется, несколько засомневался.
– А по-другому никак нельзя? – спросил он.
– Я вас не принуждаю…
– Да что вы такой обидчивый стали, Ванзаров, друг мой! Вы же знаете, что ради вас – сердце вырву! – И Лебедев звучно шлепнул себя по груди.
– В таком случае остаетесь ждать участковых, – сказал Ванзаров, протягивая руку для прощания.
– А вы куда? – спросил Лебедев.
– Сначала в участок, а затем хочу навестить рассадник знаний – знаменитую мужскую гимназию.
– Это надо делать именно сейчас? Когда старика Лебедева бросают караулить хладный труп?
– Получать знания – всегда самое время, – ответил Ванзаров и поспешил к Гатчинской дороге.
54
Инспектор мужской гимназии статский советник Исаак Иванович Фомилиант был возмущен до глубины души, хотя и знал все традиции, освященные поколениями гимназистов. Накануне окончания учебного года, в мае, в дисциплине позволялись некоторые послабления. Не так строго следили за опозданиями учеников, учителя на уроках позволяли себе отпускать шуточки, и дух приближающихся каникул проникал в каждый класс. Однако всему есть предел. Что думает себе господин учитель французского, не явившись на все уроки второй день подряд? За меньшие проступки можно схлопотать порицание с занесением в личное дело. А за подобный – выговором не отделаться. Тут нужно принять строго-показательные меры, чтобы никому было не повадно.
В таких размышлениях инспектор уже собрался писать Отношение на имя директора гимназии, господина Георгиевского, о привлечении учителя французского языка Таккеля Павла Спериндиевича к дисциплинарной ответственности. Однако завершить благое дело отмщения ему было не суждено. В кабинет постучали, и, не дожидаясь ответа, на пороге появился молодой человек несколько неопрятного вида. Пиджак его был чист, но сорочка явно несвежая, а прическа неаккуратная. Такие мелочи инспектор замечал потому, что был настоящим фанатиком порядка. В остальном же незнакомый господин произвел самое приятное впечатление. Поклонился достойно, а говорил чисто и благообразно. Хорошо образованного человека видно сразу.