Смерть отца
Шрифт:
«Чтоб не думал, что я его жду, – и снова сердится на себя. – Что это я так суечусь, можно подумать, что готовлюсь к чему-то важному».
Знакомый ей черный автомобиль останавливается на площади перед вокзалом.
– Герда!
Гейнц видит все, и сеть мелких морщинок на ее лице, и потертое ее пальто. Видит и не видит. Это Герда, единственная женщина, которая вызывает в нем тягу, не к ее телу, а к личности. Он с радостью берет ее под руку.
– Куда, Герда? Куда ты желаешь пойти.
– Куда? – Герда смущена.
Его такой ухоженный вид угнетает ее. «Неравная пара», – щемит горечью ее сердце. И чувствуя
– Гейнц, мне надо с тобой поговорить по срочному делу.
– Разреши мне повести тебя, – говорит он мягким голосом, сжимая ее руку.
– В такое место, где немного людей и можно говорить о не очень симпатичных для чужого уха делах.
Он ведет ее к широкому проспекту Принцев, одному самых роскошных в столице.
– Гейнц, я тебя знаю. Обязательно поведешь меня в одно из дорогих мест, но я не хочу этого. Я не встретилась с тобой для приятного вечернего времяпровождения… и вообще, не готова войти в такое место, – глаза ее оглядывают старое свое пальто и стертые плоские туфли.
– Пожалуйста, Герда, – отвечает Гейнц со счастливой улыбкой на лице, – положись на меня.
Она продолжает, молча, идти рядом с ним, ощущая его рыцарство и мужскую галантность.
Входная дверь высится среди блоков мрамора. Черными буквами также на мраморе написано: «К пылающим свечам». Свечи в посеребренных подсвечниках горят вдоль покрытых шпалерами стен и на столах. Вдалеке – огонь в камине. На низких сиденьях расположились пары вокруг открытого огня. Столы и кресла отделены от стоящих рядом столов и кресел ширмами. Пламя свечей придает лицам романтическое выражение. Мягкий ворс ковров поглощает каждый шорох, и глубокая тишина царит в баре. Издалека доносятся приглушенные звуки балетной музыки. Время от времени встает пара и танцует. Отсвет колеблющегося пламени свечей падает на танцоров. Гейнц ведет Герду в самый темный угол. Они закрыты со всех сторон цветными ширмами, и на столе, перед ними – свечи в высоких подсвечниках.
– Красиво здесь, Герда?
– Красиво, – усмехается она, но лицо ее печально.
Свечи посылают полосы света на хрустальные рюмки, которые приносит официант. И темнота углубляет боль и беспокойство на лице Герды.
– Ты больна, Герда? – даже широкая шерстяная кофта не может скрыть худобу ее тела.
– Нет, Гейнц, я абсолютно здорова. Но Эрвин, Эрвин болен.
– Эрвин болен, – повторяет Гейнц как бы между прочим. Не хочет он в эти минуты говорить об Эрвине.
– Да, Гейнц. Именно об этом я пришла с тобой поговорить.
– А-а, из-за Эрвина, – Гейнц откидывается на спинку кресла.
– Гейнц, Эрвин болен. Не настоящей болезнью… Но нервы его совсем распустились.
– Нервы у него распустились? – Гейнц выпрямляется в кресле. Он внимательно слушает Герду.
– Были у него очень сложные проблемы в партии. Сложные и опасные.
– А-а, – прерывает ее Гейнц, – проблемы пройдут и нервозность исчезнет.
– Нет, нет, Гейнц. Ты не понимаешь, это очень серьезные проблемы и, поверь мне, очень опасные для Эрвина и, конечно же, и для меня.
Тяжкое выражение депрессии выступает на ее лице и слышится в голосе.
– Рассказывай, Герда, – Гейнц придвигает к ней кресло. – Рассказывай все, –жалость слышится в его голосе. – Ты ведь знаешь, что нет такой вещи, чтобы я не сделал для вас.
–
– Но он ведь свободный человек и имеет право выразить свое мнение, – удивляется Гейнц.
– Нет, – ужесточает Герда свой голос, – это дни предвыборной борьбы, дни войны. Не имеет права человек на частное мнение. Он должен подчиняться, взвесить пользу против ущерба. Я не согласна с Эрвином.
– А если совесть ему не позволяет вести себя в соответствии с линией партии, что он должен сделать?
– Нет у человека двойной совести, Гейнц. Человек, который занимается общественной деятельностью, должен и вести себя соответственно общественной совести, а не согласно совести личной, надуманной.
– Но, Герда!
– Все эти вещи были тебе всегда чужды, Гейнц, я знаю.
– Верно, – с нескрываемым удовольствием смотрит Гейнц ей в лицо. От волнения у нее раскраснелись щеки, и в глаза вернулся решительный огонь, который так воспламенял его сердце. – Но, – добавляет он озабоченно, – я всегда хотел понять, как могут люди жертвовать жизнью во имя политики.
– Это не во имя политики, – прерывает его Герда. – Политика только средство, и если оно порой грязно, цель – это главное, а средства могут быть и нечистоплотными.
– Даже так? Все средства?
– Да, все средства! – решительно отвечает она. – Перед лицом врага, который не чурается никаких средств, и ты должен воспользоваться его же средствами, чтобы провалить его мерзкие замыслы.
Гейнц смотрит на нее долгим взглядом, и она опускает голову.
– Не смотри на меня так, Гейнц. Ты всегда остаешься тем же Гейнцем.
– Нет, нет, Герда. Ты хочешь знать, о чем я сейчас думал? Скажу тебе откровенно, – он снова кладет свою ладонь на ее руку. – Я думал о том, как ты разрушаешь свою жизнь и жизнь Эрвина. Ты с ним не согласна? Я понимаю, не все идет у вас гладко. Но неужели во имя этих дел стоит разрушать жизнь?
– Идея, Гейнц, вещь элементарная в жизни. Без нее я ощущаю жизнь пустой. Я чувствую себя более богатой с моей верой. В наши дни человек должен быть совсем опустошенным и циничным, чтобы относиться с равнодушием к страданиям и нищете и не участвовать в войне против этого. И если самый близкий мне человек не разделяет моей веры, он перестает быть моим сообщником в борьбе. Я хочу спасти то, что нас объединяло.
– Что с Эрвином? – спрашивает Гейнц.
– Эрвин один из руководителей коммунистической партии. Он не может выражать свои мнения публично просто так. Но и покинуть ряды так запросто не может. Он и не хочет, ты ведь его знаешь. Он борется за свои принципы. По-моему, и многие разделяют мое мнение, сейчас не время для этой войны. В любом случае, я пыталась его спасти. Он болен, Гейнц. Он настолько нервозен и в последнее время столько пьет, что не всегда отвечает за свои слова и дела. Все согласны со мной и требуют, чтобы Эрвин покинул немедленно Берлин. Сошел со сцены. Отсиделся тихо в каком-нибудь санатории и подлечился, пока… не пройдут выборы.