Смерть – плохая примета
Шрифт:
…Крошечная белокурая девочка – кудряшки-туфельки-оборочки – сидела на ковре перед домиком Барби и пыталась надеть на кукольную лошадку чепчик какого-то пупса.
Невдалеке подремывала в кресле рыжеволосая девушка в форменном платье горничной, делавшая вид, что за ребенком всесторонне приглядывает.
– Лерочка, – мелодично пропела Луиза, – по смотри, кого я тебе привела…
Девочка развернулась на голос всем корпусом, посмотрела на вошедших серыми неулыбчивыми глазами и снова отвернулась к лошадке и чепчику.
А Софье Тихоновне немедленно
– Ну, Лерочка, – выводила Луиза, – это Софья Тихоновна. Она побудет с тобой, пока не вернется Вера.
– А когда вернется Верочка?
Этот вопрос, скорее всего, набил оскомину.
Луиза присела рядом с девочкой и, ласково сюсюкая, залепетала:
– Ну мы же говорили с тобой, малышка. Ты уже большая девочка и должна понимать – у взрослых тоже есть дела…
– А когда она вернется?! – В голосе бедняжки послышались слезы, и Луиза беспомощно оглянулась на Софью Тихоновну.
– Скоро, Лерочка, скоро, – ответила госпожа профессорша, Валерия строго исподлобья глянула на противную говорливую тетку и упрямо надула губы.
Но Софья Тихоновна не собиралась ничего доказывать и набиваться в друзья к разобиженной девочке. Она села на маленький диванчик в углу рядом с кукольным «поместьем», включающим в себя гараж, конюшню и, кажется, жилище друга-Кена. Поставила на колени ридикюль и достала из него вязальный крючок и клубочек тонких ниток.
– Принеси мне, пожалуйста, свою лошадку, – сказала Лере.
Девочка ершисто спрятала скакуна за спину и наклонила лобастую голову, посверкивая на прилипалу-тетю упрямыми глазенками.
Не обращая внимания на капризы ребенка, Софья Тихоновна начала вывязывать крючком первый ряд петелек.
Расспрашивая Марью о Валерии, она узнала, что няня девочки большая рукодельница и выдумщица. Развивая у ребенка не только трудолюбие и вкус, но и мелкую моторику пальцев, Вера постоянно придумывала какие-то занятия: они вязали, шили куклам платья, составляли мозаики и пазлы, рисовали, лепили из пластилина. И потому, уезжая в этот дом, Софья Тихоновна прежде всего захватила с собой любимое рукоделие: крючок и нитки. (Все кружевные воротнички и манжеты для своих нарядов, салфетки и накидки Софья Тихоновна вывязывала только сама.)
Она удобно сидела на мягком диванчике, пальцы ловко набирали ряд за рядом, все остальные – рыжеволосая горничная, Луиза и Валерия, – вытягивая шеи, смотрели, как из-под пальцев возникает крохотная круглая шапочка.
– Лерочка, принеси, пожалуйста, лошадку. Мне нужно мерку снять. – Потом, когда девочка бегом принесла игрушку, появились волны кружев. – Ну вот. Теперь коню голову не напечет. Ты ведь шапочку от солнца задумала, Лерочка?
Луиза, пятясь к двери, показала новой няне большой палец.
– А может быть, свяжем и попонку? У меня ниток много, все разноцветные…
Вязать крючком, судя по заинтересованности ребенка, няня Вера не умела. Предпочитала спицы. Валерия быстро забралась
Маленьких девочек стоит отвлекать от глупостей взрослого мира.
Первые два часа знакомства с домом вместе с Софьей Тихоновной и Валерией всегда была горничная Инна, неразговорчивая конопатая девица с глазами снулой рыбы. Она – Лерочка уже вовсю участвовала в обустройстве новой приятельницы-гувернантки – показала ей дом, уютную комнатку на третьем этаже (Лера сама открыла и показала дверцу каждого шкафчика), немного ознакомила с поместьем, сводила к детской игровой площадке, сама, вероятно, с удовольствием прогулялась по парку и лужайкам.
Когда Леру уложили-уговорили на дневной послеобеденный сон, отвела Софью Тихоновну на кухню.
Это была вотчина Маргариты Ниловны: румяной полной поварихи, знатока кулинарии и людских страстей. После того как Инна ушла к себе, она сказала:
– Лера крепко спит, часа два.
И Софья Тихоновна наконец-то задала вполне ре зонный в ее случае вопрос:
– А почему прежняя няня Валерии отказалась от места?
– Отказалась! – фыркнула повариха. – Ее – отказали!
– Игорь Николаевич? – помешивая ложечкой сахар в чае, спросила Софа.
– Как же, Игорь Николаевич, – оглянулась на дверь и добавила шепотом: – Луиза…
– Но она ведь… еще не жена, не мачеха…
– Ну да, – согласилась Маргарита Ниловна, – не жена, не мать. – Отложила в сторону кусок сырого мяса, села напротив Софьи Тихоновны за уголок стола и, держа руки на весу, посетовала: – Вроде умная, Верочка-то наша, а дура. Не знает, что ночная кукушка завсегда дневную перекукует. Чего, спрашивается, на рожон лезла?
– Так Вера сама в увольнении виновата?
– А кто их разберет, – вздохнула повариха, которую горничная называла попросту Ниловна. – Луиза вроде бы девка хорошая – моему Петровичу путевку в санаторий купила, когда того радикулит скрутил. Пусть, говорит, съездит, болезни запускать нельзя… Или вот шофер, Толька, машину поцарапал. Так Луиза сказала Игорьку – она виновата, она за руль попросилась. А с Верой… невзлюбила прям с первого взгляда! Все-то цапались они, все-то цапались… И это не то, и то не эдак… А ведь хорошие. Обе.
– Соперничали? – откусывая кусочек пирога, не винно спросила Софья Тихоновна.
Повариха уперла запястья в край стола, отодвинулась:
– А ты того… тоже умная…
Софья Тихоновна посмотрела в карие навыкате глаза стряпухи, и женщины без слов поняли друг друга: скромная миловидная гувернантка когда-то имела надежды…
– Игорек-то, – шепотом проговорила Маргарита Ниловна, – только-только после смерти Танечки отходить стал… Только-только глаза заблестели… А тут –эта. Задрыга. Ну Верочка-то и того…
– Понятно, – кивнула жена профессора.