Смерть под занавес
Шрифт:
– Если нетрудно, занесите, пожалуйста. Квартира двадцать семь.
Маленькая однокомнатная квартира Эллы Александровны была плотно заставлена низкой мебелью: шкафчиками, книжными полками, двумя трюмо, стоявшими друг напротив друга.
Сама хозяйка лежала на диване, обложившись подушками. На инкрустированном столике стояли чашки и заварочный чайник, сделанный в виде двух-этажного домика с забавными голубыми окошками.
– Садись, наливай сама, кипяток под столом. Вот печенье, джем. Гурдина взяла в руки пиалу с маслинами.
– Обожаю маслины, не хочешь?
– Нет, спасибо.
– Маленькой серебряной ложечкой Катя
– Расскажите об актерах, какие они.
Гурдина охнула: она попыталась принять полусидячее положение.
– Спина болит. Ну что ж, если это необходимо... Начну со старших. Рубальский Станислав Робертович - поляк, очень красивый старик, ему уже почти семьдесят, игра исключительной выразительности. Впрочем, он не профессиональный актер, но это между нами, на эту тему я предпочитаю не распространяться. Знаешь, пойдут всякие кривотолки, слухи: Гурдина берет непрофессионалов. У нас ведь любят из мухи слона делать. В Рубальском есть порода, старомодность в лучшем смысле этого слова. Он - как осколок другой эпохи. Станислав Робертович из потомственных польских дворян, где-то под Краковом даже сохранились остатки его родового замка.
– Гурдина взяла со стола чашку и осторожно поднесла ее к губам.
– Потом идет Женя Сандула. Амплуа героя-любовника. Красавец, жгучий брюнет. Считает себя просто неотразимым. Конечно, его время уже в прошлом. Такие мужчины пользовались бешеной популярностью у поклонниц лет десять-пятнадцать назад. Сейчас всем нравится тип Володи Машкова. Молодой, раскованный, сексапильный. Но Женя все равно хорош, этакий светский лев.
Гурдина протянула руку к пачке сигарет и закурила.
– Не могу жить без сигареты, просто наваждение какое-то. Знаю, что надо бросить, но не могу. Так на чем мы остановились?
– Она взглянула на Катю, слегка прищурившись.
– На Жене Сандуле.
– Ах, да, Сандула. Затем идет наша молодая "поросль" - Артур и Рудик. Способные молодые актеры, правда, им пока не хватает практики, но это придет. А так они оба очень талантливы.
– Простите, а они не ревнуют друг к другу?
Гурдина расхохоталась:
– Это ты наслышалась дешевых сентенций, что актеры должны непременно ревновать друг к другу, скандалить, если им долго не дают хороших ролей, капризничать, дуться, требовать к себе внимания. Дорогая, это все уже вчерашний день, сейчас с актерами никто не носится. Если будут капризничать, их просто выкинут из театра, и они пополнят картотеку безработных. Всем нужны послушные исполнители режиссерской воли, ну и, конечно, индивидуальности.
– А как это может сочетаться одно с другим: послушные исполнители и индивидуальности?
– не удержалась Катя.
– Это уже их проблемы. Хочешь жить, умей вертеться. Да... все изменилось. Лет сорок-пятьдесят назад актер был царь и Бог, с ним считались, ублажали, носились, особенно с талантливыми. Сейчас таланта маловато, но хороших ремесленников много, так сказать, общий уровень подтянулся. Поэтому хороший режиссер может вытянуть спектакль за счет литературного материала, сценического оформления, музыкального сопровождения, хореографии и так далее.
Гурдина неожиданно замолчала. Катя крепко сжала в руках миниатюрную чашку.
– Да, мысли скачут, вернемся к нашим баранам. Теперь - дамы. Анжела и Рита, блондинка и брюнетка, я выбирала их по контрасту. Одна - белокурый ангел, другая -черноволосый живчик, бесенок.
– Блондинка и брюнетка, - повторила Катя, - а разве нельзя изменить внешность при помощи парика, грима?
Элла Александровна бросила на нее внимательный взгляд:
– Дело не в этом, дело в характере, заложенном природой. Часто внешность является отражением внутреннего мира. Когда мужчины влюбляются в блондинок, им бессознательно хочется чего-то нежного, кроткого. Неважно, что ангел оборачивается стервой: выбор сделан на уровне стереотипов. И наоборот, брюнетки сразу рисуются женщинами-вамп, этакими пожирательницами мужчин, нервными истеричками и психопатками. Эта иллюзия стара как мир, но мужчины часто попадаются на нее. Рита и Анжела удачно дополняют друг друга. И наконец, Лилия Георгиевна. Она пережила ужасное горе, у нее умерла дочь в возрасте пятнадцати лет. Зверски изнасиловали в парке, тело нашли только через два дня. Бывшая актриса Харьковского театра. Молчалива, но это понятно. Иногда не разговаривает ни с кем целыми днями. Но играет прекрасно. Муж - художник. Правда, они расстались.
От сквозняка дверь комнаты медленно раскрылась.
– Ну вот и все, - Гурдина резким движением потушила окурок в хрустальной пепельнице, сделанной в виде раковины.
– Ты довольна моими объяснениями?
– Пока да, - Катя замялась, - но вы ничего не рассказали о себе.
Гурдина усмехнулась:
– Ну а что рассказывать, все так просто и обыденно. Где родилась, не знаю, воспитывалась в детских домах. Когда вышла в жизнь, то начала скитаться по провинциальным городам, потянуло в театр, сама играла немного, потом стала режиссировать, десять лет руководила самодеятельным театром в Твери, перебралась в Москву, и так пошло-поехало.
– Значит, родных у вас нет?
– Ни единой души, замужем никогда не была, да, по правде говоря, и не тянуло. Рубашки стирать и обеды готовить - это не для меня.
– И детей не было?
Лицо Эллы Александровны внезапно застыло.
– Нет.
Катя почувствовала нечто странное, но не могла дать этому никакого объяснения. Если бы она была суеверной, то сказала бы, что кто-то невидимый присутствует рядом с ними.
Часы, стоявшие в углу на высокой подставке, показывали около четырех дня. Такие часы Катя видела совсем недавно в одном из антикварных магазинов в центре Москвы. Сельская идиллия: кусочек луга, пастушка, которая прилегла на камень. К ее ногам ластится овечка. Пастушок поодаль играет на рожке. Пастушка чуть повернула голову. Ее портило какое-то жесткое выражение лица, раздвинутые в неестественной улыбке губы и круглые глаза-буравчики.
Гурдина опустила веки.
– Я ухожу.
– Катя привстала со стула.
– А почему у вас два трюмо?
– Комната маленькая, а так зрительно увеличи-вается пространство, дизайнерский трюк. Захлопни посильнее дверь, - донеслось до Кати в коридоре.
Оставшись одна, Гурдина осторожно сползла с дивана и подошла к зеркалу.
Неожиданно ей вспомнилось... медленное оце-пенение. Она словно проваливается в какую-то бездну. Из этого состояния ее выводит мягкий голос: "А теперь встань и подойди к зеркалу, что ты там видишь? Посмотри... посмотри внимательно..."