Смерть призрака
Шрифт:
— Пол выглядит великолепно, правда? — спросила она. — Фред Рэнни его отскреб, а Лайза натерла до блеска.
Макс пожал плечами, лицо его почти исказилось, но, выразив таким образом свой протест, он вновь обрел достойный вид, став тут же прежним Максом. Наблюдая за ним, Кэмпион отметил про себя, насколько умело тот ставит себя в положение антрепренера Лафкадио.
Он быстро пересек комнату, сдернул шаль с картины и восхищенно отступил назад.
— Временами красота бывает похожа на голову
Голос его на этот раз был на редкость невыразителен, и такой контраст с обычной его манерой придал произнесенной экстравагантной фразе пронзительную искренность, поразившую всех и, кажется, даже самого Макса Фастиена. К удивлению мистера Кэмпиона, маленькие черные глаза Макса наполнились слезами.
— Мы все должны испускать зеленое сияние, когда думаем о картине, — заявила донна Беатрис с обескураживающим идиотизмом, присущим лишь ей одной. — Прекрасно зеленое яблоко, цвет травы. Эта шаль, я думаю, здесь тоже очень кстати.
Макс Фастиен мягко рассмеялся.
— Зеленый цвет — это цвет денег, не так ли? — протянул он нежно. — Осветите картину зеленым сиянием, и она будет продана. Итак, что касается меня, то я все сделал. Завтра все будут здесь. Военные, поэты, толстосумые воротилы, стремящиеся купить ее для своего города, интеллигенция, дипломаты, даже послы, как я слышал вчера вечером, а еще, разумеется — церковники. Он сделал очерчивающий бросок рукой. — Церковники с большим брюхом, облаченные в пурпур.
— Епископ бывает всегда, — мягко возразила Бэлл. — Он милый человек, и всегда посещал меня еще до всех этих картин.
— Пресса, — не реагируя, продолжал Макс, — а также критики, мои коллеги.
— Их бы подержать в узде, как свору псов, — сказала Бэлл с явно нарастающим протестом и вдруг добавила: — Не дайте мне забыть бросить шиллинг в счетчик, иначе это помещение после шести погрузится во мрак. Мне хотелось, чтобы мы никогда не клали шиллинг в том убогом танцевальном классе, который был здесь во время войны…
Донна Беатрис шумно среагировала на эту жалобу:
— Бэлл, вы обещали никогда не упоминать об этом снова. Это же почти кощунство!
Бэлл откровенно фыркнула в ответ.
— Все, что оставил тогда Джонни, было истрачено, доходов не было, и любая монета была на счету, — сказала она. — И если бы я не поступила так, то мы не смогли бы никогда оплатить счета, в том числе и за электричество. А теперь… — она внезапно осеклась. — О Линда! Моя дорогая, как ты бледна!
Она быстро направилась навстречу внучке Джона Лафкадио, которая входила в мастерскую. Дочь единственного сына Бэлл, погибшего в Галлиполи в шестнадцатом году, была, по определению донны Беатрис, «типичным Овном».
Это определение подразумевало
У нее были точно такие же густые темно-рыжие волосы, широкий рот и высокие скулы. Линду можно было бы назвать, пожалуй, красивой, но только по современным стандартам. Ее беспокойный взрывной темперамент проявлялся в каждом ее движении. Они с Бэлл отлично ладили и питали друг к другу огромную нежность. Все остальные ее побаивались, за исключением, быть может, мистера Кэмпиона, у которого всегда было множество странноватых друзей.
В тот момент она была необычайно бледна, и глаза ее из-под густых бровей светились какой-то дикой яростью. Она кивнула Кэмпиону и скользнула безразличным взглядом по Максу и донне Беатрис.
— Том находится в холле, — сказала она. — Он сейчас придет. Он принес несколько фотоснимков со своих работ, сделанных для библиотеки Пуччины. Они очень хороши. Полагаю, вы не разделяете это мнение, Макс?
Это был беспричинный выпад, и в старых глазах Бэлл промелькнула тревога, как будто связанная с чем-то давно забытым.
Макс улыбнулся.
— У Дакра есть все задатки великого человека, — сказал он. — Если бы он не зациклился на своем материале. Дакр может себя выразить в темпере. Но бывают моменты, когда он напоминает мне Анжелику Кауфман.
— Панели библиотеки выполнены как раз в темпере!
— В самом деле? Я видел лишь фотографии фрагментов с фигурами, и мне подумалось, что это реклама минеральной воды. — В тоне Макса явственно ощущалась недоброжелательность, и он мастерски наносил удары. — Я видел также его модель. Он ее вывез из Италии. Наверное, в подражание Лафкадио?
Девушка рывком повернулась к нему, невольно застыв в странном изгибе, который так нравится современным художникам. Она побледнела еще сильнее, и было ясно, что сейчас произойдет вспышка, но тут вмешалась Бэлл.
— Но где же он, наконец? — спросила она. — Я не видела его целых три года, а он ведь мой старый дружок. Я помню, как он пришел сюда маленьким мальчиком, таким чопорным, таким торжественным. Он высказал Джонни всего лишь то, что думал об одной из его картин, и Джонни положил его поперек своих колен и отшлепал за дерзость. Его мать была возмущена. Но Джонни все же потом эту картину переделал.
Донна Беатрис вежливо засмеялась при воспоминании о таком не вполне достойном поступке Джона Лафкадио, и тут в мастерскую вошла жертва описанного происшествия.