Смерть ростовщика
Шрифт:
— Так вы же земли, которые стоят тридцать тысяч тенег, при помощи векселей получили за двенадцать! Вот я и хочу произвести расчет по этим восемнадцати тысячам!
— Эти деньги заработаны мною честно, — ответил арбоб.
— Никак не вами! — возразил Кори Ишкамба. — Разве не обещали вы в присутствии наиба, что доход, который будет получен с помощью векселей, мы поделим пополам.
— А другие расходы вы не принимаете во внимание?
— Какие еще расходы?
— Я не считаю расходов на угощение, — сказал ар- боб Рузи. — Но разве не следует дать что-нибудь наибу с его людьми, которые своим
При этих словах арбоба Рузи наиб изъявил согласие кивком головы. Кори же, не считая возможным отрицать в присутствии наиба необходимость дать что-нибудь ему, промолчал. Тогда наиб присоединился к разговору:
— И переводчику, и судебному исполнителю тоже ведь необходимо дать на водку.
— Разве недостаточно с них коньяка, который они здесь выпили? — спросил Кори Ишкамба.
— Нет, недостаточно! — сказал наиб. — Слышали, они ведь сказали, что на обратном пути заедут к арбобу, предупредили, чтобы мы закончили свои расчеты. Разве непонятно, что им нужно приготовить деньги.
— Оказывается, вы хорошо их понимаете, — мрачно проговорил Кори Ишкамба.
— Конечно, понимаю! — согласился наиб. — Разве не говорит пословица, что «волчий язык понимают волки».
— Хорошо, пусть на все эти расходы уйдет тысяча. А что с остальными семнадцатью тысячами?
Наиб увидел, что ростовщики сцепились не на шутку. Он сам подсчитал всю выгоду, которую получили Кори Ишкамба и арбоб Рузи, и разделил пополам, установив между ними «волчий мир».
Как-то раз, в сезон поспевания первых дынь, наш товарищ по медресе, сын дехканина из Шуркуля, пригласил нас отправиться на бахчи в кишлак полакомиться. Один из приглашенных нашел арбу, другой — достал лошадь. Но упряжки у нас не было. Вместо подпруги и чересседельника мы пустили в дело веревку, кто-то притащил старый халат, из него мы скрутили что-то вроде хомута. Владелец старого халата сел в седло, взял обязанности возницы. Остальные пятеро, в том числе и я, влезли на арбу, и мы отправились.
Скоро стало ясно, что наш возница лошадью управлять не умеет. Натыкаясь то на ворота, то на глинобитные стены, он с трудом вел лошадь с арбой по узким извилистым улицам Бухары и наконец все же вывез нас за городские ворота. Немножко подучившись управлять лошадью, пока мы ехали через город с его неудобными закоулками, наш товарищ, как только очутился на ровной, широкой загородной дороге, стал править гораздо уверенней. Когда же, миновав находившуюся за Самаркандскими воротами площадь Машки Сарбаз, мы выехали на дорогу к Шуркулю, наш возница стал действовать свободно и ловко, будто прирожденный арбакеш{35}. Придя в восторг от того, как хорошо овладел новой специальностью, он уселся боком и, обернувшись к нам, забавлял нас шутками и остротами. Иногда, подхлестнув лошадь камчой, он заставлял ее ускорять шаг, а сам в это время громко распевал.
Наша дорога обходила площадь Машки Сарбаз с запада. Площадь и дорогу разделяла широкая, наполненная водой канава. С восточной стороны находился эмирский загородный сад, называемый Дилькушо.
За оградой на вишневом дереве сидела девушка, вероятно дочь садовника, и собирала вишни. То ли ее вдохновили песни нашего возницы, то ли просто
Наш удалой возница не оставил песни девушки без ответа. Сдвинув набекрень свою чалму, бросив узду на шею лошади, привстав в седле, он вперил взгляд в ветви вишневого дерева, где скрывалась девушка, и ответил:
— Как агат, черны твои глаза, Пусть не затуманит их слеза. Почему печалишься, скажи, Я пришел в твой сад, моя краса.Видимо, девушке понравилась ответная песня; она сломала веточку, украшенную спелыми плодами, и кокетливо кинула ее певцу. Однако прицелилась она плохо, и веточка задела правый глаз лошади. Лошадь испуганно шарахнулась в сторону, а так как узда была брошена ей на шею, никем не управляемая арба накренилась, левое колесо попало в канаву. За ним повалилась и вся арба с лошадью и пассажирами.
Как только колесо арбы попало в канаву, я, из чувства самосохранения, быстро прыгнул на другую сторону канавы и, прежде чем арба опрокинулась, был уже на земле. Но мои товарищи не проявили такой ловкости и попали, вместе с арбой и лошадью, в канаву.
Лошадь лежала на боку в воде и дергала всеми четырьмя ногами, стараясь встать, но не могла освободиться от упряжки. Ее резкие движения только ухудшили положение — хомут, подпруга и чересседельник давили все больше, и она уже хрипела.
Мои спутники вылезли из воды, стащили мокрую одежду и принялись ее выжимать. О том, чтобы спасти лошадь, никто не думал, да никто и не знал, как это сделать. Только тот, кто привел эту лошадь, выпросив ее у своего знакомого, сокрушался, предвидя неприятные объяснения с владельцем лошади.
По дороге шел из города молодой сарбаз. Увидев, какая с нами приключилась беда, он сбросил с себя одежду и крикнул:
— Есть у кого нож?
Нож оказался у нашего возницы. Он взял его, чтобы резать дыни. Усевшись на коня, он повесил его на пояс поверх халата, стараясь походить на заправского арбакеша.
Сарбаз спустился в канаву, обрезал веревки, служившие подпругой и скреплявшие концы самодельного хомута. Оглобли арбы поднялись кверху, лошадь, почувствовав себя свободной от пут, живо вскочила на ноги и выбралась из канавы. На берегу она сильно встряхнулась, разбрызгивая во все стороны капельки воды, и спокойно стала на месте.
Молодой сарбаз связал концы веревки, запряг лошадь в арбу, наш возница снова забрался в седло, и мы пустились в дорогу. Сарбаз натянул на себя свою форму и пошел следом за нами.
— Братец, иди, садись к нам! — позвал я его.
Он взглянул на меня, улыбнулся и одним прыжком вскочил на арбу. Его насмешливая улыбка повергла меня в смятение. «Почему этот юноша смеется надо мной?» — подумал я.
— Куда ты, братец, идешь? — спросил я его.
— В селение Шанбеи, — ответил юнец, снова усмехнувшись.