Смерть старателя
Шрифт:
Цукан на карачках выполз из завала, испачкав ладони в крови. В задней части фюзеляжа зияла огромная дыра. Самолет переломился пополам, ударившись о склон сопки.
Глаза заволокло туманом, Цукан предположил, что начинается пожар, такое однажды видел в кино. Торопливо полез через вещи и кресла, пробрался к пролому и без раздумий маханул вниз, увязнув по колено в снегу. Словно пловец, выгребая руками, побрел в сторону от самолета, ожидая взрыва топливных баков. Успел прилично проползти по снежной целине, когда метрах в ста вверх по склону взвился огненный столб, следом ударная волна накрыла, вжала в снег, как когда-то при мощных артобстрелах. Следом взметнулся второй столб пламени.
Самолет проломил на пологом склоне сопки длинную просеку. От ударов об сосны сначала срубило оба крыла вместе с двигателями и бензобаками, затем при ударе о камни переломился корпус и хвостовое оперение. Словно огромная серебристая рыбина с большими рваными ранами самолет лежал в речной долине, прижатый с запада покатыми забайкальскими сопками. Огонь буйствовал долго, оголив юго-восточную боковину сопки, но вскоре сошел на нет, прибитый снежной метелью. Цукан лежал на спине, осыпаемый мартовским снегом, неимоверно болела вся левая часть тела, ухо распухло, а когда попытался подняться, то заштормило, как после выпитой бутылки водки. Он ждал, что кто-то выберется из самолета или хотя бы позовет на помощь, тогда, пересиливая боль, пошел бы помогать… А никто не кричал, не ругался, только там, вдали, трещал местами огонь, пожирая облитые керосином деревья. Посидел на корточках, пытаясь восстановить диоптрию, избавиться от тумана в глазах и подступающей тошноты. Приложил к полыхающему уху ком снега, обтер лицо, и стало немного легче.
«Шапку пыжиковую потерял, когда выбирался. Почти новая», – промелькнуло и ушло. Эта шкурная мысль слегка развеселила: «Шапку ему, дураку, видишь ли, жалко».
Кабина пилотов от удара об деревья развалилась, обнажив рваный металл, патрубки, жгуты проводов. Командир внешне не пострадал, он продолжал тянуть на себя рычаг набора высоты, чтобы самолет не клюнул носом в землю. Цукан попытался перевернуть его на спину, голова завалилась, переломленная в шейных позвонках. У второго пилота лица не было вовсе, вместо него жуткое месиво с проломом на лбу. Убедился, что у обоих пульса нет, зачем-то положил рядом на пол. Из кабины пилотов пролез в багажный отсек, затем в салон.
– Есть кто живой?
Правой рукой – левая плохо слушалась, взялся разбирать завал, образовавшийся в дверном проеме из кресел, сумок, чемоданов. Наткнулся на тело женщины. Пульс не прощупывался. Оттащил тело к кабине, где уже лежали два трупа. Затем среди кресел у перегородки нашел мужчину с разбитым черепом. Совсем молодой парень лет двадцати лежал на полу в луже крови и тихо стонал. Это обрадовало, что хоть кто-то живой. Открытый перелом в районе стопы, из разорванной мышечной ткани кровь слабо сочилась. Цукан наложил жгут из брючного ремня, да видать поздно. Парень потерял много крови, пульс едва прощупывался… «Так у меня же с собой бутылка коньяка!» – его обдало жарким нетерпеливым позывом – найти сумку. И нашел. Но бутылка от ударов разбилась и только в нижней части у донышка оставалось граммов сто коньяка. «Махануть бы их разом!..» Но парня жаль, совсем молодой, чуть старше сына.
Ни стакана, ни ложки под рукой. Стал осторожно макать носовой платок, чтоб не подцепить осколков стекла и отжимать в рот пострадавшему. В какой-то момент подумал, что напрасно, что это, как мертвому припарки. Дрогнули ресницы, блеснул влажный глаз, следом какой-то сип из горла.
– Вот и отлично! Лежи тихо, – обрадовался Цукан. – Я тебя сейчас укрою, разными польтами, а потом посудой разживусь и сразу чайку сварганю.
Парень молчал, он опять впал в забытье, что и неважно, главное живой. Это Цукана приободрило. Привалил его сверху разной одеждой для согрева и полез дальше осматривать уцелевшие кресла. Нашел пожилую женщину. В клетчатом шерстяном платке и душегрейке она лежала, свернувшись калачиком, словно спала, положив руку под голову. Потрогал холодную шею, перетаскивать к другим трупам не стал, потому что не было сил. А главное не понимал, что делать дальше, где остальные, – бортинженер, что находился в салоне перед приземлением, мужчины, женщины…
Очнулся после недолгого забытья с тяжелой головой, как с похмелья и с теми же мыслями: что делать, как выжить? Это втемяшилось, пугало, мешало сосредоточиться на самом главном. Огляделся. Переднюю часть салона потихоньку засыпало снегом. Морозец небольшой, градусов в десять, но пробрался под полушубок, пока лежал в кресле. Порадовался, что в суете сборов не стал переобувать унты, а то бы напрочь замерз, а так ничего, можно терпеть. Парень с переломом ноги не отзывался, пульс прощупывался, ему срочно надо помочь. «Чайку бы!» – привычно сработало в голове. Чай в такой ситуации первое дело.
Хвостовая часть самолета вместе с туалетом и кухонным блоком валялась неподалеку на склоне.
Взмок пока пробирался по снежной целине к обломкам самолета. Наткнулся на труп бортинженера, его выбросило через пролом при ударе о землю. Цукан наметил план действий, прикинул, что первым делом нужно найти нож, хотя бы перочинный и под чай посуду или что-то подобное. Потом пошарить по всем сумкам и закоулкам, найти аптечку и обязательно антибиотик. Нужно спасать парня, в метель быстро не найдут – это он понимал. А еще нужно определиться с продуктами, обустроить подобие чума или логова, чтобы не замерзнуть, надо на чем-то железном развести костер… Десятки разных «надо» возникали и отшелушивались, приходили новые, пока он лез по снегу к задней части самолета, чтобы сделать ревизию.
От удара отсек с хозблоком и туалетом смяло, изрядно покорежило. Он долго копался в обломках железа, перепутанных проводах, вытащил трупы женщин. «А зачем? – тут же укорил он себя. – Если невозможно похоронить». Вскоре нашел самое главное для себя в этот момент – металлический термос, большую аптечку, несколько пачек чая. В холщовом мешке обнаружил хлеб, леденцы «Взлетные», немного кухонной утвари и три ярко-желтых лимона, очень удививших его в этот момент. А ножа не нашлось. Зато нашел под сиденьем отсек с резиновым спасательным плотом и топорик, как он понял по картинке, для прорубания аварийного выхода в самолете.
Обшарил закоченевший труп бортмеханика. Снял с него меховую куртку. В кармане комбинезона нашел перочинный нож. Приободрил себя привычным: «Всё будет абгемахт, Аркаша». Ему пришлось дважды лезть по склону сопки на подъем, да по снегу, который сыпал и сыпал, словно собирался похоронить их тут заживо. Мокрый от пота тут же принялся мастерить очаг из камней и куска дюралевой обшивки. Края подогнул топором и подумал, что если соорудить трубу да зашить проем тряпками, то отличное логово получится в багажном отсеке.
Сцедил через тряпочку остатки коньяку, влил в чашку с чаем, немного отхлебнул сам, чувствуя, как теплеет в желудке. Затем стал поить сладким чаем с коньяком парнишку. Парень ахнул, забормотал неразборчиво что-то, едва разлепив глаза. Спросил про аварию и как давно это случилось. Назвался Виктором. Попытался привстать и тут же взвыл от боли.
– Что там у меня?
– Открытый перелом на стопе, кость мышцы порвала и, возможно, сосуды… Кровотечение прекратилось. Я жгут снял, долго нельзя. А у нас вторые сутки пошли. Голеностоп синюшный с краснотой, запах пошел нехороший. Тянуть нельзя, начнется гангрена и тогда оттяпают ногу, либо смерть от заражения крови…