Смерть транзитного пассажира
Шрифт:
— Не высовывайся, Гаврила! — дернул белобрысого за рукав другой паренек.
— Я хотел у вас об этом же спросить, — сказал серьезный. — Вы Павлов Василий Кузьмич?
— Павлов я, Павлов, ребята. Коль в гости пожаловали— прошу в дом. Там и поговорим. А то здесь вас комары заедят.
Он было повернул к дому, но серьезный дотронулся до его руки:
— Одну минуточку! Вы Павлов, Василий Кузьмич, восемнадцатого года рождения, уроженец деревни Лужки…
— В сорок первом году ушли добровольцем на фронт, — опять перебил его белобрысый Гаврила.
— Мы же договорились, Гаврила… — обернувшись к нему, укоризненно сказал серьезный.
— Не буду, Вова, не буду…
— В сорок первом году вам пришлось держать оборону недалеко от своих родных мест, под Заозерьем. Да?
Василий Кузьмич с удивлением смотрел на ребят, не; зная, что и сказать.
— Да вы никак биографию решили мою написать? — улыбнувшись, спросил он наконец.
— Мы уж давно написали, — ответил один из ребят, — только вот с вами долго не могли встретиться. Кое-что уточнить.
— Чудеса, — сказал Василий Кузьмич. — Так что вы хотели узнать? Воевал ли я под Заозерьем? Воевал, ребятки, воевал. Под Заозерьем я и войну закончил — контузило меня. Да так контузило…
Он тяжело вздохнул и махнул рукой, будто отгоняя неприятные воспоминания.
— Ну вот, все сходится, — радостно сказал белобрысый. — Это и есть тот Павлов — Василий Кузьмич! Я все время был уверен.
— Василий Кузьмич, — спросил, почему-то сильно волнуясь, серьезный Вова. — У вас есть правительственные награды? За Отечественную войну?
Василий Кузьмич вдруг заметил, что все четверо мальчишек просто впились в него глазами, что они напряжены до предела, словно ждут от него чего-то не совсем обычного. Белобрысый Гаврила прикусил нижнюю губу и ожесточенно крутил пуговицу на курточке. Вова подался вперед, боясь пропустить хоть слово. Два других парня замерли не шевелясь…
— Да вы что, ребята… — начал было Василий Кузьмич, вглядываясь в лица мальчишек. Он хотел спросить, отчего это они так волнуются, но почувствовал, как ждут они сейчас его ответа, их непонятное волнение вдруг передалось и ему, и, разведя руками, Василий Кузьмич сказал:
— Ну, есть у меня награды, ребятки, есть. Красная Звезда. В сорок первом получил. И «За победу над Германией». Вот и все. Больше не успел. Я ж говорю, контузило меня сильно… Несколько лет себя не помнил.
— Вы Герой Советского Союза! — торжественно, срывающимся голосом произнес Вова.
— Герой Советского Союза! Мы нашли… Мы вели… — крикнул нетерпеливый Гаврила и неожиданно всхлипнул.
— Ура! — закричали мальчишки и, схватив Василия Кузьмича за руки, за плечи, стали трясти его, тормошить, уже не скрывая своего волнения. — Ура! Мы вас нашли… В архиве Министерства обороны есть все документы… Ура, Василий Кузьмич!
И Василий Кузьмич, еще ничего не понимая, оглушенный криком, почувствовал, что в словах мальчишек заключена большая правда. Не смея поверить в нее, растроганный искренностью, теплотой этих неожиданных пришельцев, Василий Кузьмич обнял их и повел в дом, приговаривая:
— Ну, как же это? Ну, что же это, соколики? Перепутали вы что-то. У меня Красная Звезда и «За победу…».
Они сели на лавки за большой, гладко обструганный сосновый стол. На одну лавку Василий Кузьмич, а напротив — ребята. Гаврила встал на лавку коленями, чуть не лег на стол животом — смотрел во все глаза… В комнате пахло смолой, хлебом. В пыльные стекла большого окна билась пчела, стремясь выбраться на волю…
Василий Кузьмич слушал сбивчивый рассказ Володи о том, как два года назад на школьном комсомольском собрании ребята решили написать историю боев под Заозерьем, разыскать людей, которые воевали в этих местах, привести в порядок братские могилы. И самое главное — они сказали себе: безымянных героев нет!
Вот тогда-то и доискались ребята до истории о том, как в двенадцати километрах от Заозерья в сорок первом году были на несколько суток остановлены немецкие танки…
— На двое суток, — поправил Василий Кузьмич Володю.
…В те дни стояла сушь, и небо побелело от зноя. Пыль от телеги висела в воздухе часами. Казалось, что даже болота высохли. Когда солдаты копали окопчики в кочкарнике у дороги, то на дне их было совсем сухо. Невесть кем подожженная, горела мшара. Ветер гнал черный дым вдоль дороги и мешал стрелять по танкам. Слезились глаза. В перерывах между атаками Василий Кузьмич думал о том, как хорошо было бы сейчас забраться в глубь мшары и, лежа на одуряюще пахнущем ковре мха, искать прошлогоднюю клюкву. А в горле было сухо, и мысли о клюкве даже не вызывали слюну.
Первый день долбали танки из «сорокапяток». Но немцам во что бы то ни стало хотелось прорваться к шоссе и перерезать путь отступающим войскам. Когда несколько танков задымилось на дороге, пустили в ход авиацию. «Хейнкели» перелопатили половину мшары вместе с «сорокапятками» и всем боезапасом. В роте Павлова осталось в живых человек пятнадцать. Но они держались еще целый день…
Пока фрицы пытались оттаскивать с дороги подбитые танки, Василий Кузьмич поливал их из ручного пулемета, не давая высунуться из-за брони. И танки не начинали новой атаки. Ведь дорога была совсем неширокой… И болото по сторонам под названием Чертова топь…
Потом к Василию Кузьмичу в окопчик приполз трясущийся Мишка Буров, погодок, его земляк. Приполз и сказал, что все, конец. В живых почти никого не осталось, надо уходить. Василию Кузьмичу некогда было оторваться от стрельбы, посмотреть Мишке в глаза, он молча сунул ему «дегтярь», заметив лишь, как дрожат у Мишки руки. Но у Василия Кузьмича тоже дрожали руки от напряжения. И пальцы не слушались, когда он пытался сворачивать цигарки. Поэтому, не обратив внимания на трясущиеся Мишкины руки, Василий Кузьмич пополз в соседний окопчик, где уже минут двадцать молчал «максим».