Смерть в день рождения
Шрифт:
— С днем рождения, С днем рождения…
Толпа из дальней комнаты незаметно переместилась в столовую и полностью закупорила выход.
— Сюда. Скорее, — позвал Ричард и повел их к выходу в холл.
Но они не успели выскользнуть, так как дверь открылась и появилась процессия: горничные, Грейсфилд с большими бутылями шампанского, Флоренс, повариха в белом колпаке, несущая огромный, щедро украшенный именинный торт, и Старая Нинн. Все они подошли к стоящему в центре комнаты столу и заняли полагающееся им по сценарию церемонии место. Торт был водружен на стол. Доктор Харкнесс, а за ним и все присутствующие начали аплодировать.
— Идемте, — сказал Ричард.
Наконец они вышли из комнаты в холл. Только здесь Анелида заметила, как бьется у нее сердце. Удары отдавались в горле и ушах, во рту пересохло, она вся дрожала.
Озадаченный и встревоженный Октавиус коснулся ее руки.
— Нелли, любовь моя, — проговорил он, — пошли?
— Да, — ответила Анелида и повернулась к Ричарду. — Не ходите дальше. До свидания.
— Я провожу вас. Я должен это сделать.
— Пожалуйста, не надо.
Он взял ее за руку:
— Я не хочу оскорблять вас извинениями, Анелида, но умоляю быть великодушной и разрешить мне поговорить с вами.
— Не сейчас. Пожалуйста, Ричард, не сейчас.
— Сейчас. Вам холодно? Вы дрожите, Анелида! — он заглянул ей в лицо и помрачнел. — Никогда больше она не будет так с вами разговаривать. Никогда!
Она отступила от него. Открылась дверь, и вышли Рози и Берти. Взволнованно бросившись к Анелиде и взяв ее за руку, Рози бессвязно стала восклицать:
— Дорогая! Не обращайте внимания! Это пустяки! Боже, что за сцена! — она в смятении направилась к лестнице, увидела, что путь ей преграждают киношники, и пошла обратно в гостиную. Операторы потащили через холл свое снаряжение.
— Это уж слишком, — проговорил Берти. — Слишком! — и он исчез в направлении мужского туалета.
Вышел Тимон Гантри.
— Дикки, — сказал он, — испарись. Я хочу поговорить с девочкой. От тебя никакой пользы, пока ты в таком состоянии. Брысь! Послушайте меня, — обратился он к Анелиде, взяв ее за плечо. — Будьте выше этого. Все это никоим образом не должно на вас повлиять. Ступайте сейчас домой и успокойтесь. От того, как вы это все перенесете, зависит мое мнение о вас. А в четверг я вас жду. Понятно? — как бы ободряя, он слегка встряхнул ее и отошел.
Появился Уорэндер и закрыл за собой дверь. Он страдальчески взглянул на Анелиду и отрывисто произнес:
— Все, что в моих силах… поверьте, ужасно огорчен, так?
— Очень любезно с вашей стороны, — Проговорил Октавиус, — но не думаю, однако…
Вдруг раздался громкий голос Ричарда:
— Я никогда не прошу ей этого. Никогда!
«Если я сейчас не уйду, — подумала Анелида, — я не выдержу».
— Не принимайте близко к сердцу, — произнесла она вслух. — Пойдем, дядя.
Повернувшись, она вышла из дома на знакомую площадь. Октавиус последовал за ней.
— Ричард, — сказал Уорэндер, — я должен с тобой поговорить, мой мальчик. Пойдем сюда.
— Нет, — ответил Ричард и тоже вышел из дома.
Постояв, глядя ему вслед, Гантри заметил:
— Теперь я ясно вижу, что больше не в силах терпеть Мэри Беллами.
Из столовой раздался взрыв аплодисментов. Мисс Беллами собиралась разрезать свой именинный торт.
3
Мисс Беллами была добросовестной, способной и опытной актрисой. Успех ее выступлений был результатом не только значительного таланта, но и тяжелого труда. И если говорить о принципах, которыми она руководствовалась, то основной можно было бы выразить избитой фразой «Представление продолжается». Для мисс Беллами несомненным было одно: в каком бы настроении она ни находилась и какие бы отношения у нее ни складывались за кулисами, это никоим образом не должно было отразить на спектакле.
Таким спектаклем было и ее пятидесятилетие. Мисс Беллами осталась верной себе.
Как только в столовой, за стеклянной дверью оранжереи появилась процессия с тортом, она повернулась к участникам сражения и произнесла короткий, чисто профессиональный приказ: «Очистить сцену!»
Все поспешно повиновались. Рози, Берти, Уорэндер и Гантри удалились. Чарльз вышел из оранжереи еще раньше. Остался лишь Маршант, как и было предусмотрено сценарием. Он должен был сопровождать мисс Беллами и произнести поздравительную речь. Они стояли в оранжерее и наблюдали за происходящим в столовой. Вот Грейсфилд начал открывать шампанское. Среди гостей послышался смех и началась осторожная толкотня. Все разбирали наполненные бокалы. Наконец Грейсфилд и горничные заняли вновь свои места. Все смотрели на дверь оранжереи.
— Ну что ж, — проговорил Маршант. — На время, душа моя, придется свой норов попридержать.
Открывая дверь, он вкрадчиво добавил:
— Ну-ка, яви им свою стервозность, дорогая.
— Черта с два, — ответила мисс Беллами, метнув на него злобный взгляд. Она отступила назад, сложила губы в треугольную улыбку и сыграла свое появление перед публикой. Зрители тут же зааплодировали.
Маршант, сочтя, что улыбок уже достаточно, поправил бабочку и поднял руку, прося тишины.
— Дорогая Мэри, — начал он громким голосом, — и все присутствующие! Минуту внимания, пожалуйста.
Блеснула вспышка фоторепортера. Речь Маршанта был; краткой, изящной и галантной, и ее достоинства были оценены гостями. Особенно им польстила мысль, что лишь актеры способны понять своих собратьев по ремеслу, людей столь древней и столь удивительной профессии, кого в старину, шутливо напомнил он, звали бродягами и скитальцами, кто всегда отличался сердечностью, подвижничеством и преданностью. Кратко, но трогательно было сказано о счастливом содружестве Мэри с тем, что он предпочел бы называть не официальным именем «Маршант и K°», а ласковым словом «Правление». Завершая речь, он предложил всем поднять бокалы и выпить за Мэри.
Во время этой речи мисс Беллами вела себя безупречно. Она стояла совсем неподвижно, и даже самый недоброжелательный зритель подумал бы, что она совершенно забыла, что находится в центре внимания. На самом же деле она успевала следить за всеми и заметила, что во время речи в комнате не было Ричарда, Рози, Берти, Уорэндера и Гантри, не говоря уже об Анелиде и Октавиусе. Она отметила, что Чарльз, опоздавший с выходом в своей второстепенной роли принца-консорта, был бледен и встревожен. Это вызвало в ней чувство раздражения. Она увидела, что у стоявшей поблизости в передних рядах гостей Старой Нинн лицо покраснело, что являлось бесспорным признаком неумеренных возлияний. Наверняка пила портвейн и с Флоренс, и с Грейсфилдом, и сама по себе. Отвратительная старуха! Как возмутительно, что Ричард, Рози, Берти, Морис и Тимми не явились, чтобы послушать речь! Невыносимо в собственный день рождения подвергаться оскорблению за оскорблением и обману за обманом. И наконец, боже мой, дошло до того, что все они ее предали из-за этой тощей девчонки из книжной лавки! Теперь пора взглянуть на Монти глазами, затуманенными слезами благодарности. Все пьют за ее здоровье.