Смерть в день рождения
Шрифт:
— Ты так молода.
— Но думать я уже умею не хуже других.
— Я скажу тебе скоро… когда смогу.
— Если это снимет с тебя подозрения, они не будут дальше копаться. Им нужно одно: снять с тебя подозрения. Ты должен рассказать обо всем, что произошло. Обо всем.
— Не могу.
— Боже мой, но почему же?
— Ты не веришь мне, да?
Анелида подошла к нему:
— Ты же знаешь, что верю.
— Да, — ответил он. — Я вижу.
Они стояли, глядя друг на друга. Вдруг Ричард порывисто обнял Анелиду. На пороге створчатых дверей, ведущих в столовую, появился Грейсфилд.
— Ужин подан, сэр, — возвестил он.
Выбравшись из своего удобного убежища за ширмой, Аллейн бесшумно закрыл за собой дверь в холл и направился в кабинет.
2
— Я разговаривал с фоторепортером и слугами, — сообщил мистер Фокс.
— А я, — с кислой миной сказал Аллейн, — подслушивал парочку влюбленных. Как же низко можно пасть? Следующий шаг — это уже Полоний за ковром в спальне.
— Осмелюсь заметить, что все это для их же пользы, — утешил его Фокс.
— В том то и дело, Фокс, наш драматург, черт бы его побрал, скрывает что-то от нас. Да и от своей девушки, между прочим, тоже. Но будь я проклят, если у меня возникнет желание хоть в чем-то подозревать его.
— Я бы сказал, очень приятный молодой человек, — заявил Фокс.
— Но какого дьявола он не говорит, что произошло между ним и Мэри Беллами, когда он вернулся сюда в первый раз? Девушке поведал только, что разговор их кончился тем, что она засмеялась. А ведь у нас есть показания этих двух крайне предвзятых свидетельниц. Обе согласны, что вид у него был тогда отвратительный. Ладно. Допустим, он уходит. Но как объяснить этот грохот, о котором говорила Флоренс? Потом Флоренс спускается до половины лестницы, а Нинн в то же время слышит, как кто-то пользуется аэрозолем. Темплетон подходит к подножию лестницы и просит Флоренс позвать хозяйку. Флоренс поднимается в комнату и находит леди в агонии. Дейкерс приходит через два часа после ее смерти, проходит к себе в комнату, пишет письмо и пытается уйти. Все. На этом наша информация кончается. Какой следующий шаг? Предъявить ему письмо?
— То, что вы восстановили?
— Полагаю, я могу заполучить и оригинал, — сказал Аллейн.
Фокс взглянул на него с безмятежным одобрением, но ничего не спросил.
— А что вы выудили из фоторепортера? И какого репортера? — спросил Аллейн.
— Он болтался здесь по улице и заявил, что хочет мне что-то сообщить. Я подумал, что это хитрая уловка, чтобы пробраться в дом, но решил, что стоит все же попробовать. Он снимал покойную с мистером Дейкерсом на заднем плане без двадцати пяти восемь по часам в холле. Видел, как они вместе отправились наверх. Это дает нам приблизительное время наступления смерти, если окажется важным.
— Минут десять спустя. А что вы выжали из слуг?
— Немного. Похоже, что покойницу здесь никто не любил, кроме Флоренс, которая, по выражению поварихи, была ей предана душой и телом. Грейсфилд поначалу со мной не хотел откровенничать, но вы ему так понравились, сэр, что мне ничего не оставалось, как сыграть на этом, и надо сказать, с неплохим результатом.
— И что же вы, черт возьми, ему наговорили?
— Ну, мистер Аллейн, вы ведь знаете, что за снобы эти слуги в фешенебельных домах. А ваше происхождение…
Аллейн больше не спрашивал.
— Сегодня утром у мадам была потасовка, — продолжал Фокс. — С мисс Кавендиш и мистером Сарасеном. Грейсфилд случайно слышал. — И он передал довольно точный и подробный рассказ дворецкого.
— Как говорит Анелида, эта ссора возобновлялась в оранжерее, — пробормотал Аллейн. — А что эти двое делали здесь утром?
— Мистер Сарасен пришел, чтобы украсить все цветами, о чем Грейсфилд отзывается весьма саркастически. А мисс Кавендиш принесла покойнице флакон духов.
— Что? — воскликнул Аллейн. — Неужели эту дрянь, что на ее туалетном столике? Неужели «Великолепие». Только сегодня утром?
— Совершенно верно.
Аллейн хлопнул по письменному столу Ричарда и встал.
— Господи, ну и осел же я! — воскликнул он, а потом резко спросил. — Кто их открывал?
— Мисс Беллами сама. В столовой.
— А она тогда ими пользовалась?
— Грейсфилд говорит, что чуть-чуть мазнула. Он в это время выглядывал в сервировочное окошко.
— А что было с духами потом?
— Ими занималась Флоренс, — сказал Фокс. — Боюсь, мистер Аллейн, я с вами тут не соглашусь.
— Мой дорогой старина, подумайте. Подумайте о флаконе.
— Очень большой, — рассудительно произнес Фокс.
— Совершенно верно. Очень большой. Ну и?..
— Да-да-а-а, — медленно проговорил Фокс, а потом добавил: — Ну, я буду просто поражен.
— У вас для этого есть основания. Если так, то все это проклятое дело предстает в совершенно ином свете.
— Принести духи?
— Да. И вот что: найдите Флоренс, где бы она ни была. Расспросите ее об этом, Фокс. Как всегда, тактично. Узнайте, когда духи были перелиты в пульверизатор и когда ими пользовались. Понаблюдайте за реакцией, ладно? И выясните, есть ли в рассказах Пламтри правда: о родителях Ричарда Дейкерса и об увольнении Флоренс.
Фокс взглянул на часы.
— Уже десять часов, — сказал он. — Она могла и лечь.
— Ну что ж, это вам доставит дополнительное удовольствие. Оставьте мне свои записи. И скорее, скорее.
Пока Фокс выполнял поручение, Аллейн, исходя из полученной информации, составил схему местопребывания Чарльза Темплетона, четверых гостей, слуг и Ричарда Дейкерса вплоть до времени своего приезда. Проведенная Фоксом кропотливая черновая работа давала, как всегда, исчерпывающую информацию, и схема получилась достаточно сложной. Подняв бровь, Аллейн критически изучал результат. Сколько из них сказали всю правду? Который из них сказал, главным образом, ложь? Напротив одного имени он поставил вопрос и, когда вернулся помощник, все еще покачивал головой, глядя на бумагу.
— Бэйли с ними закончил, — сообщил Фокс и поставил на стол пульверизатор, пустой флакон из-под «Великолепия» и аэрозольный баллон.
— Что с отпечатками?
— Очень много. Всевозможные, но ничего неожиданного. Флоренс сказала, что днем и она, и мистер Темплетон, и полковник Уорэндер дотрагивались до этих предметов. А покойница просила полковника опрыскать ее из пульверизатора перед самым приемом. Наполняла его Флоренс.
— А сколько еще оставалось во флаконе?
— Она считает, что четверть. Все-таки она была в постели, — добавил он меланхолически.