Смерть в Лиссабоне
Шрифт:
Не исключено, что человек за рулем большой темной машины был ей знаком. Он мог, поджидая ее возле школы, увидеть, как Галлахер дал ей пощечину, и начать действовать. Я чувствовал это нутром. Единственное, что смущало меня, — что нутро мое заговорило таким образом лишь после посещения квартиры Луизы Мадругады.
Джейми Галлахер дал письменные показания, после чего я отправил его в камеру. Он возмутился, пытался протестовать, говоря, что в понедельник утром у него уроки.
— Вы подозреваетесь в убийстве, мистер Галлахер. Вы сами признались в сексуальных отношениях с несовершеннолетней,
Карлуш получил ордер на обыск, и мы выехали в Одивелаш. Было уже поздновато, но мне было нужно все осмотреть.
Клещ открыл мне дверь и ознакомился с ордером. Потом отнес его матери Валентина. Та сидела за кухонным столом в соседней комнате и курила, отвернувшись от телевизора; там на экране резвились какие-то толстяки, изображавшие богачей, что должно было называться комедией. Клещ отхлебнул из бутылки пива. Мать подняла глаза — красные, с размазанной тушью, помада на губах ее съелась, голос был хриплым от выпитого и от слез.
— Откуда вы хотите начать? — спросила она.
— Хотим осмотреть только его комнату. Она заперта?
Женщина пожала плечами. Клещ кивнул.
— Ключ?
Клещ покачал головой. Он знал все.
Я дернул дверную ручку, и дверь сразу распахнулась — она еле-еле держалась в петлях. Я начал с одного угла, Карлуш — с другого. Он дал мне пару хирургических перчаток и сам натянул такие же. Он был методичен и аккуратен. Он пролистывал каждую страницу каждой книги так осторожно, точно это были его собственные книги. Так же осторожно просматривал он и кассеты. Я осмотрел прикроватную тумбочку. В ящике ничего особенного не было. В комоде лежали тетрадки на спирали с конспектами учебников. Я пролистал их все. Карлуш, взяв в зубы фонарик, скользнул под кровать. Через несколько секунд он, хмыкнув, вынырнул оттуда и протянул мне ключ с пластиковой биркой. На бирке была надпись: 7 Д. Мы сунули ключ в мешочек для вещдоков и вышли из комнаты.
— Нашли что искали? — спросила мать.
Я спросил, не знают ли они, от чего этот ключ. Клещ покачал головой, но он явно знал. Мать сидела уставясь в пепельницу, бретелька от лифчика у нее спустилась и болталась на плече.
В машине мы поднесли ключ к свету, падавшему от уличного фонаря.
— Что думаете? — спросил Карлуш.
— Возможно, от гаража.
— С машиной?
— Не исключено. А может, от сарая, где он прячет какие-то вещи.
В окошке со стороны Карлуша показалась голова: Клещ решился еще пососать кровушки.
— Хотите знать, от чего этот ключ?
— Не шибко вы его любите, верно?
— Дерьмовый малец.
— Лезьте в машину.
Клещ привез нас в район складов, деревообделочных и ремонтных мастерских, мебельных фабрик — словом, всяких мелких предприятий. Секция 7 Д оказалась сараем величиной с двойной гараж, с пакгаузом для грузов и маленькой дверцей конторы. Бизнес хилый, но для студента,
— Не войдете? — удивился Клещ.
— У меня нет ордера.
— Ну, уж я-то болтать не стану.
— Неважно, — сказал я. — Если там что-то и есть, к чему мне рисковать, чтобы потом не суметь этим воспользоваться? И вы для меня темная лошадка. Может, вы переметнетесь.
Мы отвезли Клеща в ближайший от его дома бар. Едва коснувшись задницей табурета, он, щелкнув пальцами, заказал пиво. Мы вернулись в Салданью и оформили ключ. Карлуш был мрачен, и я повел его напротив и угостил пивом в единственном оказавшемся открытым баре. После недельной жары город точно вымер. Мы молча сидели под ярким неоновым светом и попивали «Супербок», сбросив пиджаки на спинки кресел. Бармен смотрел футбол. Без большого интереса я осведомился у него о счете.
— Ноль-ноль, — рассеянно и нелюбезно отвечал он.
— Да смотрите себе хоть весь год ваш футбол, — сказал я.
Ответа не последовало. Я повернулся к Карлушу, о чем-то сосредоточенно думавшему.
— Вы говорите по-английски, как англичанин, — сказал Карлуш.
— Я прожил в Англии четыре с половиной года, из них четыре с четвертью провел в барах, — сказал я. — По-английски я говорил с женой и теперь говорю с Оливией.
— Вы не рассказывали мне, как очутились в Англии.
Я закурил и смерил его взглядом.
— Не надоело еще?
— Надо же о чем-то говорить за пивом.
— Но о футболе вы говорить не хотите.
— Я в нем не разбираюсь.
— Черт! — воскликнул бармен.
Мы подняли глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как мяч попал в штангу.
— Мой отец служил в армии, это вам уже известно. Службу проходил в Гвинее, участвуя в добрых старых колониальных войнах в войсках генерала Спинолы. Может быть, и это вам известно.
— А дальше?
— Войны эти были совершенно бесперспективными. Ваши ровесники гибли каждый день лишь потому, что Салазар мечтал о титуле императора.
Генерал Спинола же был обуреваем другой идеей: чем убивать людей, делая их португальскими подданными, не лучше ли завоевать их, неся им добро? Он решил, как это говорится, вести войну за умы и сердца. Он улучшил медицинское обслуживание и образование, стал снабжать население книгами, и все такое прочее, и африканцы вдруг полюбили его, а бунтари потеряли желание бунтовать. Отцовские солдаты перестали гибнуть, что и сделало его горячим приверженцем Спинолы.
Карлуш откинулся в кресле. По-видимому, в нем уже зрел протест, и я вновь почувствовал усталость.
— Таким образом, после революции, когда схлынула общая эйфория и Португалия превратилась в кипящий котел из различных политических партий, а в администрации значительное влияние приобрели коммунисты, мой отец пришел к выводу, что единственный верный выход из всего этого хаоса — его старый дружок Спинола.
— Второй переворот, — сказал Карлуш.
— Именно. Как вы знаете, заговор был раскрыт, и отец вынужден был немедленно уехать. У него имелись друзья в Лондоне, так что мы двинули туда. Вот и все.