Смерть в своей постели
Шрифт:
— Ну, смотри. — Михалыч постучал по краю стола немытым, замусоленным пальцем, от которого так предательски несло хорошим машинным маслом. Он окинул взглядом комнатку, выглянул в окно, скользнул протрезвевшими глазами по столу, словно в поисках какого-то колдовского предмета, на котором его настырный гость может еще раз поклясться, еще раз заверить в своей доброте и незлобивости. И тут взгляд его задержался на двух так и не выпитых стаканах с виски.
— О! — воскликнул обрадованно Михалыч, указав пальцем на стаканы. — Чокнись со мной и выпей до дна. Тогда поверю! Тогда мы, вроде, кореша. Ну? Слабо?
— Почему же? — Худолей никогда не мог себе представить, что случится в его жизни подобное, что ему придется хлопнуть полстакана виски, чтобы доказать свою порядочность и верность законам пьющего братства.
Он взял стакан, крутанул его так, что виски помчалось по кругу золотистым хмельным круговоротом, весело глянул на Михалыча и понял, увидел, что для того все последующие опасности, волчьи ямы, все отступило перед предстоящим счастьем — они сейчас чокнутся, глянут друг другу в глаза и выпьют до дна. А потом — пусть будет, что будет.
Подчиняясь святости момента, Худолей почему-то встал, сам не заметил, как встал, твердо и спокойно посмотрел в глаза Михалычу, чокнулся с ним тоже твердо, не скрываясь за ухмылкой, за какими-то ненужными словами, прибаутками и шуточками — ничего этого не требовалось, более того, все это было бы лишним.
И выпил до дна.
И Михалыч выпил.
И посмотрел на Худолея с какой-то отчаянностью. Дескать, ничего мы с тобой ребята! Дескать, жаль, что не встретились раньше! Дескать, у нас еще будет кое-что впереди! Авось, Бог не выдаст, свинья не съест!
С неожиданной для его грузноватого тела легкостью он подошел к своей лежанке и, откинув свернутую фуфайку, которая служила ему подушкой, взял сверкнувший там темным металлом пистолет. А подойдя, размахнулся, но положил на стол осторожно, почти беззвучно.
Это был Макаров.
— Где взял? — спросил Худолей, не прикасаясь к пистолету.
— Нашел, — не задумываясь, ответил Михалыч. Глаза его шало сверкали — он снял с души груз, добрый человек заверил, что все для него обойдется легко и просто, и он уже игриво поглядывал на бутылку, в которой оставалась верная половина душистого виски.
— Где нашел?
— А вон там. — Михалыч махнул рукой в сторону причудливого объячевского сооружения.
— Когда?
— Этой ночью. — Михалыч отвечал все с той же легкостью. И Худолей начал понимать, что, несмотря на всю анекдотичность ответов, бомж, кажется, говорит чистую правду. Он действительно мог найти пистолет этой ночью. «Господи! — воскликнул про себя Худолей. — Да мне и в самом деле не придется наказывать это простодушное существо».
— В котором часу? — в голосе Худолея начали появляться нотки заинтересованности и доверия. Михалыч ощутил это тут же, мгновенно, еще до того, как сам Худолей осознал, что верит бомжу.
— Да чуть ли не в полночь… Может, ближе к часу. Тут из окон частенько кое-что выпадает'… Вот виски выпало этой же ночью. — Михалыч показал на бутылку.
— Как выпало?
— Люди здесь живут нервные, но состоятельные. Ссорятся, друг в друга бросают, что попало!
— И бутылка не разбилась?
— В грязь упала. Чего ей сделается? Отмыл, протер и вот хорошего человека угостить могу.
— Спасибо, — сказал Худолей и невольно потянулся к бутылке. Но, спохватившись, отдернул руку, виновато посмотрел на Михалыча, дескать, прости великодушно, сам за собой не уследил.
— Наливай-наливай! — радушно проговорил тот. — Для того она и стоит здесь! Бог даст, еще чего-нибудь из окна выпадет на радость сирым и убогим!
Худолей чувствовал в себе силы отказаться от виски, он вполне мог совладать с собой и пренебречь угощением. Но опыт, большой жизненный и хмельной опыт подсказывал ему, что без глотка виски разговор иссякнет, а поддержать его надо, не все еще он выспросил у гостеприимного бомжа. А начало уже между ними возникать какое-то препятствие, стена из недоверчивости и различия в занятиях. Опять же, и допрос он учинил своему собутыльнику, заставил пистолет выложить на стол, опять же дал понять, что может ему напакостить, испортить жизнь, навредить… Дал понять. Но тот великодушно простил его. Уж не ради ли еще одного совместного тоста?
— Ты хозяин, вот и наливай, — великодушно сказал Худолей, подведя под этим своим решением базу ответственную, даже нравственную.
— Тоже верно, — охотно согласился Михалыч и щедро плеснул виски в оба стакана. Больше, чем по глотку, явно больше, и Худолей отметил это с ощутимым потеплением в душе — пришло вдруг понимание, что все идет хорошо, как надо, даже лучше, чем можно было ожидать.
— Будем живы! — сказал Худолей, поднимая свой стакан, от которого уже не несло запахом машинного масла.
— Неплохо бы, — обронил бомж, опрокидывая в себя виски. — Оно бы неплохо, — повторил он, внезапно сделавшись печальным и усталым.
— Откуда синяк? — спросил Худолей.
— А! — Михалыч махнул рукой. — Хозяин врезал.
— За что?
— Я как-то в дом просочился. Не знал, что он на месте. Давно ничего из окон не выбрасывали. Кушать захотелось. Может, думаю, чего перехвачу. Только по лестнице стал подниматься, а тут он…
— Кто? — уточнил Худолей, вспомнив, что он все-таки при исполнении служебных обязанностей.
— Объячев. И врезал. Поддатый был, ни фига не соображал.
— Часто поддает?
— Он просто постоянно поддатый. Когда больше, когда меньше. Такой человек. Это не хорошо и не плохо. Бог ему судья. — Михалыч присел к столу, поставил на него локти, подпер щеки ладонями.
— Обиделся на него?
— Упаси Боже! Как можно… Он кормилец мой и поилец… Должен же я чем-то расплачиваться. Вот и расплатился.
— Чем? — не понял Худолей.
— Глазом, синяком… Как скажешь. Теперь, вроде, и не даром хлеб его ем, воду пью.