Смерть в своей постели
Шрифт:
Сунув пистолет и глушитель в карманы куртки, Худолей направился к двери. Уже открыв ее, уже перешагнув порог, он неожиданно обернулся. И столкнулся с настороженным взглядом бомжа — тот даже голову приподнял над своей фуфайкой, чтобы видеть, как уходит, все-таки уходит его настырный гость. Худолей подмигнул ему заговорщицки, дескать, уж мы-то с тобой знаем, что в этой жизни главное, а чем можно пренебречь.
И вышел.
Шагая подтаявшей дорожкой к дому, он прокручивал разговор с бомжом и все время возвращался к его последнему взгляду, которым тот проводил гостя. Что-то в этом взгляде было
Подходя к дому, подзадержавшись перед дверью, он хотел было оглянуться и вдруг понял — этого делать нельзя. Ему вслед наверняка смотрит хмельной Михалыч. И, осознав это, Худолей понял, наконец, в чем дело, в чем причина его беспокойства — настороженный взгляд бомжа никак не вязался с тем его обликом, каким он предстал в своей ночлежке. Там был опустившийся, усталый, безразличный ко всему бомж. А уходя, Худолей столкнулся с цепким взглядом человека, который может постоять за себя, который еще на что-то надеется в жизни, у которого есть, есть еще кое-какие стремления.
Худолей вошел в дом, плотно закрыл за собой дверь, поднялся на второй этаж и тут же подошел к окну, которое выходило в сторону ночлежки. И увидел то, что и ожидал увидеть, — бомж осторожно, стараясь не хлопнуть дверью, вышел из своего убежища и, торопясь, прямо по лужам побежал к дому. Но не к той двери, в которую вошел Худолей, нет, он обогнул дом и устремился к гаражу.
Пока Худолей, для пользы дела и собственной услады, пьянствовал с бомжом, в доме произошли некоторые события. Вдвинули в машину вместе с носилками и увезли в город труп Объячева. Никто из жильцов не вышел проводить его, но, как заметил Пафнутьев, едва ли не все наблюдали из окон — каждый из своего, ни у одного окна он не заметил двух фигур. Только телохранитель Вохмянин постоял на пороге и, убедившись, что справятся без него, ушел в дом.
Через полчаса позвонил Шаланда и сказал, что заключение о вскрытии будет к вечеру. Андрей обошел все выходы из дома и опечатал их, оставив лишь главный вход, а сам расположился поблизости проследить за тем, чтобы никто не уехал без распоряжения Пафнутьева.
Беглый осмотр дома, или, лучше сказать, поверхностный обыск ничего не дал. Ни в одной комнате не было найдено ничего, что хоть как-то прояснило ночное убийство.
Худолея больше всего интересовало — к кому с такой поспешностью рванулся Михалыч. Он затаился на лестнице, ожидая, когда тот появится в доме, но упустил бомжа. Тот, похоже, знал расположение комнат, коридоров и лестниц куда лучше, чем могло показаться. Похоже, не зря получил в глаз от Объячева — шастал он по дому наверняка чаще, нежели признавался в этом. Когда, истомившись в своей засаде, Худолей вышел из-под лестницы и подошел к окну, то увидел лишь, как Михалыч входит в свое убежище.
К кому он прибегал? Кого и о чем хотел предупредить?
А ведь предупредил же — у него не хватило терпения подождать всего несколько минут, пока Худолей войдет в дом, он тут же побежал за ним. Пистолет — вот в чем дело. Скорее всего, он сообщил кому-то, что пистолет изъят. Или же поспешил убрать какие-то следы, унести какую-то улику.
— Ну, ты даешь, старик, — озадаченно пробормотал Худолей. — С
Пафнутьева он нашел в каминном зале — тот беседовал со странным человеком какого-то нервно-возбужденного вида. Тощий бледный тип с седой щетиной и в мятом пиджаке, в котором он, похоже, и спал эту ночь, поминутно вскакивал, обегал вокруг стола, за которым сидел Пафнутьев, присаживался, заламывал пальцы, так что слышался живой треск рвущихся сухожилий, снова садился. Пафнутьев наблюдал за ним молча, сосредоточенно, с едва заметной скукой. Он даже не поворачивал головы вслед за нервным и смотрел на него, лишь когда тот пересекал линию его взгляда.
— А вот и наш эксперт, — громко, внятно произнес Пафнутьев, увидев входящего Худолея, произнес с единственной целью — остановить носящегося кругами человека. — Прошу садиться, — опять громко и раздельно произнес Пафнутьев. — Есть вопросы, есть, надеюсь, ответы. Надо и то, и другое произнести вслух, чтобы не было у нас ни вопросов, ни ответов.
— Это как? — не понял нервный.
— Шутка, — ответил Худолей. — Начальство шутит.
— В этом доме? В этот момент? В-в-в… Когда я в таком состоянии? Шутка?!
— Если дело не допускает шуток, значит это несерьезное дело. — Пафнутьев говорил все с той же размеренностью, чтобы нервный осознал необычность слов, которые он произнес.
Тип замер на секунду, подумал, но, видимо, у него не хватило сил и терпения понять сказанное, и он снова устремился вокруг стола. Худолей перехватил его на одном из виражей. Уцепившись за руку, подтащил нервного к стулу и усадил, положив его руки ладонями вниз на стол. Когда тот попытался было снова вскочить, Худолей вынул из кармана куртки пистолет и со стуком положил на стол.
— Ваше оружие?
— Что? — отшатнулся нервный.
— Объячев, хозяин дома, был убит из этого пистолета. А вот и глушитель. — Худолей был суров, неулыбчив, но Пафнутьев уловил, уловил все-таки в самых уголках худолеевских глаз шалые искорки. — Сейчас он находится в морге. На вскрытии, — замогильным голосом продолжал Худолей. — И когда вскрытие закончится, мы будем знать все.
— О, Боже! — прошептал нервный и отшатнулся на спинку стула. Теперь он не смог бы бегать вокруг стола, даже если бы позволили, даже если бы помогли подняться со стула.
— Это Вьюев, Олег Игоревич Вьюев, — пояснил Пафнутьев. — Давний друг, хороший знакомый Объячева. Они вместе начинали, прошли через трудности становления и сохранили добрые отношения, привязанность друг к другу. Он гостил у Объячева. И теперь переживает, потому что оказался здесь в ту самую ночь, когда его друг и соратник был убит.
— Объячев — мой друг? — простонал Вьюев, горестно раскачиваясь из стороны в сторону. — Он обобрал меня, как… как… — Вьюев развел руки в стороны, не в силах подобрать слово, которое бы отразило его чувства.