Смертельно безмолвна - 2
Шрифт:
все нити, я потеряю Ариадну. Нет. Покачиваю головой. Ее я потерять не могу.
«Но, а что насчет папы?» – возникает вопрос в моей голове.
Он будет волноваться, ему может вновь стать плохо. И я опять буду виноват. Опять!
Я неожиданно вспыляю и ударяю ладонью по рулю, прекрасно понимая, что помочь мне
этот жест никак не поможет, но хотя бы позволит выпустить пар.
– Мэтт, ему же больно! – Восклицает Хэйдан, а я обескуражено гляжу на него
опущенных ресниц и ни черта не понимаю. – Тише, мой мальчик, – внезапно шепчет брат, нежно
поглаживая приборную панель ладонью. – Он не хотел тебя обидеть. Правда?
Хэрри смотрит на меня, кривя губы, а я застываю, как в немом кино, не понимая, что только
что произошло. Хэйдан пошутил? Хэйдан попытался разрядить обстановку?
– Я... – Оторопело выпрямляюсь и сглатываю. – Я случайно.
– На первый раз мы тебя простим.
Брат кивает, пытаясь выдавить улыбку, выходит у него так себе. Но мне все равно. Я
непроизвольно усмехаюсь, встряхнув головой, и перевожу на Хэйдана довольный взгляд,
испытывая в груди нечто теплое. Мне тут же становится легче.
– Я больше не буду, – торжественно обещаю я, поджав губы. – Правда.
– Отлично. Тогда идем?
Киваю, выбираюсь из машины, но никак не могу избавиться от тупой улыбки. Меня
одолевают разные чувства, и только сейчас до меня доходит, как много у моего брата сил, и как
отчаянно он умеет бороться с самим собой.
В коттедже Монфор играет музыка. Я удивленно вскидываю брови, бросаю рюкзак в
коридоре и, сделав пару шагов в сторону гостиной, замечаю старый патефон на кофейном
столике. Игла потрескивает, царапая черную пластинку, а Норин Монфор смахивает пыль с
верхних полок книжного шкафа и непроизвольно двигает головой в такт. Поразительно.
– Здравствуйте, – говорю я, и женщина оборачивается, едва не полетев вниз со стула.
Норин смущенно поглаживает ладонями бедра и кивает.
– Привет.
– Вы танцевали, – подмечает Хэрри, широко распахнув глаза, а Норин отмахивается.
– Нет.
– Да.
– Да нет же.
– Танцевала, – настаивает Мэри-Линетт и залетает в гостиную с огромной картонной
коробкой, заваленной древним хламом. – Мы решили устроить уборку и откопали старый
патефон папы. Представляете? Даже остались его любимые пластинки.
– Это замечательно, – киваю я, поджав губы, – ваш отец слушал Луи Армстронга?
– Не слушал, а заслушивался.
Я подчаливаю к коробке и с интересом изучаю виниловые пластинки, среди которых и
«Битлз», и «Роллинг Стоун», и даже Билли Холидей. Внутри вспыхивают и вздрагивают давно
увядшие чувства, просыпаются давно утомленные эмоции.
– Хочешь, поставь Билли! – По-детски улыбаясь, шепчет Мэри-Линетт
соседнее кресло, прижав к груди ноги. – Мама любила ее слушать. Помню, она прикажет в
постель идти, а мы с сестрами притаимся на лестнице и глядим, как они с папой танцуют.
– Да, – Норин садится рядом с сестрой на подлокотник и проходит тыльной стороной
ладони по вспотевшему лицу. – Наша мать была удивительной женщиной. А наш отец...
– Он знал, что мама ведьма с самого начала. И не сбежал.
– Даже бровью не повел. Может, решил, что ему повезло?
– Или просто потерял голову. Мама буквально разрушила его мир.
– А папа не расстроился. – Перехватывает разговор Норин. Они с сестрой дополняют друг
друга, общаются с нами, но словно витают далеко в воспоминаниях. – Папа сильно ее любил, я
имею в виду, любил по-настоящему. Не из-за красоты, не из-за ума, а потому что он не мог
иначе, не мог. Может, это и не любовь была вовсе? А другое чувство, о котором нам ничего
неизвестно. Ведь если это любовь – терять голову, а потом терять человека, то зачем она нам.
Верно?
– Да, ты права, Норин. Любовь приходит и уходит. Тут было что-то другое.
– Как называется ощущение, когда ты не представляешь жизни без человека?
– Одержимость, – сипло говорю я и замечаю, как Мэри-Линетт поджимает губы.
– Возможно, Мэтт. Одержимость – сила, которая тянет тебя к человеку, несмотря ни на что.
Ведь папа понимал, что ступает на опасную территорию.
– И ему не было страшно? – Почему-то спрашиваю я, сглотнув горечь, застрявшую в горле, и
женщины одновременно поводят плечами.
– Я думаю, всем нам страшно, когда приходится принимать важные решения.
– Он был простым смертным?
– Да. – Норин дергает уголками губ. – Очень практичным, терпеливым и мудрым. Он с
трудом привыкал к новым порядкам, к новой реальности. Но привык.
– Знаешь, – тянет младшая Монфор, прикоснувшись пальцами к губам, и улыбается, смотря
мне прямо в глаза, – иногда стоит разрушить старое, чтобы построить новое.
Эдакое напутствие, которое пронзает мою грудину и врезается в легкие, заставляя на пару
секунд очутиться в своих мыслях, где вертится лишь одно рыжеволосое создание, из-за которого
мне все чаще хочется сойти с ума.
– Вам очень повезло, – неожиданно говорит Хэйдан, обхватив себя за плечи.
– Почему?
– У вас была семья.
– У тебя тоже есть семья.
Хэрри как-то странно морщит лоб, а я гляжу на него и растерянно замираю. Разве он так не