Смертельно опасны (антология)
Шрифт:
– Нет, – сказал он. – Она отличная. Просто… дорогая.
Но дело было не в этом. Ему казалось, что сейчас не время покупать одежду – и вообще что угодно. Еще его нервировало то, какая она яркая, как поблескивает на свету. Ее сочная, нарочитая красота. Это была рубашка для вечеринок, для ночных клубов, для танцев. Для всего, что они делали, когда еще жили жизнью, полной водки, пульсирующей музыки и сумасшедшего секса на заднем сиденье ее машины.
Такого грязного и бешеного пьяного секса, после которого почти стыдно смотреть
Как-то раз, несколько лет назад, она сделала ему кое-что, чего никто никогда еще не делал, и после этого он вообще не мог поднять на нее глаз. В следующий раз он сделал кое-что ей. Какое-то время казалось, что это никогда не кончится.
По электронной почте ему пришло письмо с заголовком «Мне кажется, кто-то должен рассказать вам о вашей жене». Адрес – набор букв и цифр – был ему незнаком, а в теле письма оказалось пусто, если не считать вложенного фото танцующей девушки в ярко-зеленом топике с распустившимися завязками.
Это была Лори, и он решил, что фотография, должно быть, старая. Несколько недель назад газетам удалось заполучить несколько снимков, на которых юная Лори танцует на столах и целуется с подругами. Всякое случается, когда девчонки слишком много выпивают, а у кого-то оказывается фотоаппарат.
На таких снимках Лори всегда принимала соблазнительные позы, пытаясь выглядеть как модель, как знаменитость. Это была Лори из тех времен, когда он ее еще толком не знал, которые она называла своим «безбашенным периодом».
Но на этом фото она, казалось, не имела понятия, что ее снимают, словно потерялась в волнах музыки, среди звуков, что теснились у нее в голове. Глаза ее были плотно зажмурены, голова откинулась назад, выставляя напоказ красоту длинной смуглой шеи.
Он никогда не видел ее такой счастливой.
Лори, какой она была в далеком прошлом – или не была никогда.
Но, прокрутив изображение вниз, он заметил, что короткий топ задрался, обнажив бугорок бедренной кости. И изящные буквы: «Mirame quemar».
Той ночью ему вспомнилась история, которую она рассказала ему как-то очень давно. Казалось невозможным, что он умудрился ее позабыть. Хотя, может быть, теперь все просто предстало в ином свете, вот он и увидел ее иначе, словно что-то новое. Словно неожиданную находку, помятую коробку из подвала, от которой исходит резкий запах и которую страшно открывать.
Это было в те времена, когда они еще только начали встречаться, ее соседка вечно торчала в квартире и им негде было остаться наедине. Они проводили умопомрачительные часы на заднем сиденье его машины; ей нравилось лечь на спину, закинуть ногу за подголовник и манить его к себе.
После первого или второго раза, когда все было еще так странно и волнующе, когда в голове стучала кровь и взрывались звезды, Лори
Где-то в полузабытьи этих слившихся в одно ночей – ночей, когда он тоже открыл ей много личного: как влюблялся в нянек, как воровал из магазина игрушечные машинки «Матчбокс» – она и рассказала ему эту историю.
Когда ей было семь лет, родился ее младший брат, и она ужасно ревновала.
– Мама все время тратила только на него, а меня на целый день оставляла одну, – говорила она. – Поэтому я терпеть его не могла. Каждую ночь молилась, чтобы его украли. Чтобы с ним произошло что-нибудь ужасное. По ночам я подкрадывалась к его колыбельке и смотрела на него через перекладины. Мне кажется, я думала, что смогу силой воли заставить что-нибудь случиться. Что если буду очень долго и пристально смотреть, то из этого что-то да выйдет.
Он кивнул тогда, решив, что у многих детей, наверное, бывают подобные мысли. Он сам был младшим в семье, и ему даже стало любопытно, не думала ли старшая сестра про него что-нибудь в этом духе. Как-то раз она придавила ему палец медной тарелкой и сказала, что это вышло случайно.
Но Лори еще не закончила рассказывать. Она прижалась к нему крепче, и запах ее напудренной кожи напомнил ему обо всех ее уголках и изгибах, о том, как он любит находить их пальцами, нащупывать все мягкое и горячее. Иногда ему казалось, что ее тело ни на секунду не остается прежним, будто преображается прямо у него в руках. Я ведьма, ведьма.
– Ну и вот однажды ночью, – продолжала она, таинственно понизив голос, – я смотрела на него сквозь прутья колыбельки. Он издавал какой-то странный звук.
Ее глаза мерцали в темноте салона.
– Я потянулась туда, сунула руки между прутьями. – Ее рука поползла к нему. – И тут увидела, что у него с подбородка свисает веревочка от игрушки. Я взялась за нее и стала вытаскивать.
Он смотрел, как она тащит воображаемую веревочку, все шире и шире распахивая глаза.
– А потом он как-то так ахнул и опять начал дышать.
Помедлив, она щелкнула языком.
– И в этот самый момент вошла мама. Она сказала, что я спасла ему жизнь. Все так сказали. Она купила мне новый свитер и классные розовые туфли, которые я хотела. Все на руках меня носили.
По ним пробежал свет чьих-то фар, и он увидел, как ослепительно сияют ее глаза.
– Так никто и не узнал, как все было на самом деле, – закончила Лори. – Я никогда никому не рассказывала.
Улыбнувшись, она всем телом вжалась в него.
– Но тебе рассказываю. Теперь мне есть кому рассказать.