Смертельные враги
Шрифт:
Надо ли добавлять, что на столе появились еще и всевозможные компоты, желе, варенья, фруктовые пастилы, пирожки, а также множество разнообразных кремов, тортов, пирожных, вафельных трубочек и свежих и сушеных фруктов.
В то время как служанки хлопотали вокруг Пардальяна, он, не говоря ни слова, наполнил три кубка, жестом пригласил Сервантеса и дона Сезара подойти к нему, опорожнил единым духом свой кубок, вновь наполнил его, вторично опорожнил и, поставив его на стол, воскликнул:
– Ах, черт возьми, как хорошо!.. Это испанское вино греет душу, а я, клянусь честью, весьма в этом нуждался!
– В самом деле, – сказал Сервантес, который следил за ним с неослабным вниманием, – вы бледны, словно мертвец, и кажетесь взволнованным. Я не думаю, однако, что вас до такой степени поразил только что выдержанный вами бой... Тут, конечно, кроется что-то другое.
Пардальян вздрогнул и, пожав плечами, взглянул Сервантесу прямо в глаза.
– Садитесь, – сказал он, усаживаясь сам, – а вы вот сюда, дон Сезар.
Не заставляя себя просить дважды, Сервантес и дон Сезар заняли места, указанные им Пардальяном. Обращаясь к дону Сезару и намекая на его недавнее вмешательство, которое уберегло шевалье от кинжала Бюсси, Жан сказал:
– Примите мои комплименты. Вы, как я погляжу, не любите, когда за вами числится долг.
Молодой человек покраснел от удовольствия – и не только из-за самих слов, но и из-за ласкового тона, каким они были произнесены. С той искренностью и чистосердечием, которые, судя по всему, составляли суть его характера, он живо ответил:
– Моя счастливая звезда привела меня как раз вовремя, чтобы помочь вам избежать неприятности, сударь, но я еще не расплатился с вами; напротив, я опять ваш должник.
– Как так?
– Ах, сударь, разве вы не отбили вместо меня несколько ударов, которые наверняка попали бы в цель... если бы вы не позаботились обо мне?
– А! – коротко сказал Пардальян. – Так вы это заметили?
– Ну конечно, сударь.
– Сей факт доказывает, что вы умеете сохранять хладнокровие в битве, с чем я вас горячо поздравляю... Это ценное качество, и оно еще сослужит вам службу.
Внезапно он сменил тему:
– А теперь милости просим – прошу отведать всей этой снеди; судя по тому, как она выглядит, она должна быть очень сочной и, клянусь честью, чрезвычайно вкусной. Мы поговорим за ужином.
И трое друзей храбро принялись за уничтожение гор провизии, возвышавшихся перед ними.
Оставим же Пардальяна восстанавливать силы, подточенные длительным голоданием, усталостью и треволнениями насыщенного событиями дня, а сами вернемся на какое-то время к некоему персонажу, чьи поступки настоятельно требуют нашего внимания.
Мы имеем в виду того странного нищего, который вместо благодарности за поистине королевскую милостыню, поданную ему шевалье де Пардальяном, предпочел размахивать за его спиной кинжалом, а затем внезапно исчез, так что поиски Бюсси, который твердо вознамерился задать неудачливому убийце хорошую трепку, ничем не увенчались.
Нищий, который даже не подозревал о нависшей над ним опасности, просто-напросто юркнул в щель между какими-то тюками, сваленными на набережной, добрался до одной из многочисленных улочек, что выходили к Гвадалквивиру, и стремглав бросился бежать по направлению к Алькасару.
Увидев перед собой одну из дверей дворца, нищий сказал пароль и показал какую-то вещицу, похожую на медальон. Часовой, не выказывая никакого удивления, немедленно пропустил его, почтительно посторонившись.
Нищий направился размеренным шагом но лабиринту внутренних дворов и коридоров (очевидно, он отлично в нем ориентировался) и скоро оказался у входа в некие покои. Стоило ему постучать условленным образом, как на пороге вырос верзила-лакей; в ответ на несколько слов, которые нищий прошептал ему на ухо, он вежливо поклонился и отступил в сторону.
Нищий вошел в спальню. Это была спальня верного слуги Филиппа II дона Яго де Альмарана, обычно именуемого Красной бородой; он яростно бегал взад и вперед по комнате, баюкая тщательно перевязанную руку и изрыгая ужасные угрозы по адресу этого французишки, этого чертова Пардальяна, едва не искалечившего его.
На шум шагов Красная борода обернулся. Увидев перед собой какого-то отвратительного нищего, он грозно нахмурился и уже открыл рот, чтобы позвать слуг и велеть им выставить вон этого бесстыдного попрошайку, но тот вдруг легко сорвал свою густую черную бороду, которая скрывала нижнюю часть его лица, и лохматую шевелюру, падавшую ему на глаза.
– Христофор! – воскликнул Красная борода. – Ну наконец-то!
Если бы Пардальян оказался здесь, то в этом самом Христофоре он тотчас узнал бы агента инквизиции, коего некоторое время назад он бесцеремонно вышвырнул из внутреннего дворика трактира «Башня».
Кто же такой был дон Христофор? Мы полагаем, что настал момент познакомиться с ним поближе.
Дон Христофор Центурион был неудачником-бакалавром, каких в ту пору в Испании было немало. Молодой, сильный, умный, образованный, он решил проложить себе дорогу в жизни и занять высокое положение. Однако решить всегда легче, чем сделать. Особенно если у тебя нет ни отца, ни матери, а воспитал тебя и обучил на свои деньги милосердный и славный старик-дядюшка – бедный сельский священник.
Для начала Христофор избавился (это является необходимым условием для всякого честолюбца, твердо решившего преуспеть) от угрызений совести, всегда терзающих дураков. Операция прошла с тем большей легкостью, что вышеозначенная совесть, как легко догадаться, не слишком-то обременяла юного Христофора Центуриона. Но хоть начинающий карьерист и сбросил с себя этот груз, он все же остался тем, чем и был ранее – бедняком, которому бы мог посочувствовать незабвенный библейский Иов. Однако же похвальные усилия, предпринятые им для борьбы со своей совестью, заслуживали, в конечном счете, вознаграждения, и дьявол надоумил его обокрасть доброго дядюшку, забрать у него те несколько дублонов, которые старик кое-как накопил ценой долгих лет лишений и тщательно закопал в надежном месте – не таком уж, впрочем, надежном, ибо молодой негодяй после длительных и упорных поисков все-таки обнаружил его.
Как и всякий добрый кастилец, Христофор уверял, что он происходит из благородной семьи, – да, возможно, так оно и было; почему бы и нет? Однако ему было бы весьма затруднительно предъявить соответствующие документы в том случае, если бы кому-нибудь вздумалось попросить их у него.
Владея небольшой толикой денег, хитроумно позаимствованных у дядюшкиной бережливости, бакалавр Христофор, став доном Христофором Центурионом, поспешил выбраться на жизненные просторы, где сразу принялся искать какого-нибудь могучего покровителя. Это вполне соответствовало нравам эпохи. Жил в те времена некий дон Центурион, которого Филипп II незадолго до описываемых событий сделал маркизом де Эстера. Дон Христофор Центурион незамедлительно открыл в своей биографии родство, и притом бесспорное (по крайней мере, он так считал), с эти богатым сеньором. Христофор прямиком направился к нему и потребовал от него поддержки, ибо любой сеньор, пользующийся расположением двора, должен оказывать помощь бедным и безвестным родственникам. Однако маркиз де Эстера был одним из тех эгоистов, каких, к несчастью, на свете немало. Договориться с ним не удалось. Этот бесчестный родственник не только не пожелал ничего слушать, но еще без всяких обиняков заявил своему невезучему однофамильцу, что если тому и впредь вздумается претендовать на родство, которое он, маркиз де Эстера, вопреки всякой очевидности упрямо отрицал, то он без всякого стеснения прикажет своим людям побить Христофора палками, дабы доказать ему бесспорное: никому не ведомый и без гроша в кармане Центурион никогда – конечно, если рассуждать здраво – не сможет оказаться родственником Центуриона богатого и к тому же маркиза; если же палочных ударов будет недостаточно, чтобы его в том убедить, у маркиза, слава Богу, хватит власти, чтобы бросить своего докучливого псевдородственника в темницу.