Смертельный ужас (Возмездие)
Шрифт:
— Ты что их считаешь?
— Я в отличие от тебя умею. Когда каждый реал на счету поневоле научишься.
— Ты все время умничаешь. Если бы я с рождения жил самостоятельно, тоже научился бы.
— Умничать или считать? Ничего. У тебя еще вся жизнь впереди, — ответствовал Николас тоном взрослого человека. Если к шестнадцати годам ты видел больше чем к тридцати, поневоле начинаешь смотреть на мир со слезами.
Его семья жила в Кадисе. Мать умерла при родах. Отец был рыбаком. Николасу исполнилось пятнадцать, когда тот ушел в море и не вернулся. Местный священник сказал, что воды поглотили его в уплату долга. Вполне закономерный исход для того, кто всю жизнь ловил рыбу. Некоторое время Николас служил обнищавшему идальго в Хересе, но кроме подзатыльников ничего от него не получал. Через месяц голод и нищета вынудили его бежать. На просторах андалусского тракта он повстречал группу бродяг, вместе с которыми целый год познавал тяготы и очарования жизни пикаро.
В лесах под Валенсией их братии пришел конец. Почти всех нищих перебили разбойники, остальные разбежались кто куда. Николас спрятался на территории большой асьенды, где познакомился с одиноким забитым пареньком. Франко с ранних лет работал на виноградниках принадлежавших местному кабальеро и в силу узаконенного в королевстве феодального строя фактически являлся его рабом. Неделю он носил новому другу еду, а потом они часами мечтали о свободе. Вскоре убежище Николаса обнаружил сын хозяина асьенды. Богатенький отпрыск, как и подобает человеку его положения, разрушил землянку, в которой жил Николас, и отхлестал Франко веткой по щекам, после чего рухнул в яму, сраженный метко пущенным камнем. Николас не знал, убил он его или нет. Кончилось все тем, что они забросали тело мерзавца ветками и бежали в город.
С тех пор друзья стали путешествовать вместе. Никто кроме альгвасилов и разбойников не мешал им жить вольной жизнью. В конце концов, Испания не Италия. Если войдешь в чужой город, с тебя шкуру не спустят.
На плечо Николасу легла тяжелая рука. Парень вздрогнул, покосившись на старпома. Франко спрыгнул на палубу и встал рядом. Мужественный андалусец внимательно посмотрел на них единственным глазом.
— Вот вы где. Думали спрятаться от правосудия?
Николас нахмурился. Странное слово, неприменимое к испанскому суду и тем более к морскому праву. Непонятно было, шутит здоровяк или нет.
— Говорите, кто вы и откуда.
— Я Николас, а это мой лучший друг Франко. Мы из Севильи.
Гомес коротко кивнул и улыбнулся.
— Вы действительно играли в шахматы с Марио? Я думал только богачи умеют переставлять эти фигурки.
— В Валенсии они очень популярны, — выпали Франко.
— Откуда знаешь, что там в Валенсии? Вы же родом из Севильи. Ладно, допустим. Что же вам понадобилось на «Собачьих островах»?
— Ну, мы…
— Мой дед работает в Лас-Пальмасе агуадором, — поспешил вставить Николас, пока товарищ не усложнил им жизнь.
— И мой тоже, — как назло поддакнул Франко.
— Интересный у тебя говор, мальчик. Ты точно не андалусец. С каких это пор дети бедняков играют в шахматы? Вот Марио два года работал в конторе у одного судовладельца. А вы на кого работали, прежде чем сбежать?
— Ни на кого. Мы просто… — начал было Николас, но тут же умолк, поймав суровый взгляд старпома. Дальше продолжать бессмысленно. Моряк их раскусил.
— Ну и что мне с вами делать?
— Мы ведь вам заплатили, — едва не возмутился Франко.
— Заплатили? Я вернул собственные деньги, плюс небольшой процент. — Гомес примирительно развел руки, заметив слезу сверкнувшую на реснице парнишки. — Ладно. Правосудие подождет. Оставайтесь. Я поговорю с капитаном, но это не значит, что вам разрешат шататься по кораблю.
Старпом удалился на нижнюю палубу, оставив мальчишек в полном неведении. Николас не знал, сдержит ли их покровитель слово. Бродяги учили его полагаться только на себя, но теперь выбора у них не было. Возвращаться на берег к Марио или довериться бывалому моряку, который слов на ветер не бросает? Ответ очевиден.
— Уф. Чуть не попались, — выдохнул Николас, заметив, что члены команды на причале отвязывают швартовы.
— Работает агуадором? — переспросил Франко.
— Так они называют торговцев водой. Для «ловца удачи» ты слишком туго соображаешь и слишком много болтаешь.
— Но-но…
— Что? Я тебе сколько раз говорил: — не лезь к людям, когда я конопачу им мозги!
Зазвонил судовой колокол. Послышался командный голос старпома. Николас и Франко перегнулись через планширь, с восторгом наблюдая, как из воды выползает огромный якорь. Каракка пришла в движение. Заскрипели канаты и мачты, палубу наполнил топот. Моряки карабкались по вантам и спускали паруса. Волны стали сильнее ударяться об закругленные бока корабля. Вскоре на полубак поднялся помощник рулевого и стал замерять глубину. Так трехмачтовая «Гвадалахара» благополучно покинула отмель и на всех парусах поплыла вдоль берега.
ГЛАВА V ОСТРОВ
От влажности и качки кружилась голова. За бортом шумело море. Амин сидел на форпике уже три дня. Он знал это благодаря солнечным лучам, пробивавшимся между досок заколоченного орудийного порта. Ночью оттуда просачивался бледный лунный свет. Там же на носу, судя по запаху, кто-нибудь из команды то и дело справлял нужду. Один моряк обмолвился, что его поместят в самое непригодное для жизни место на судне, туда, где держат балласт. Выходит, для людей он не более чем пара лишних кинталей [25] . Осталось шесть дней до смерти. Несправедливо, что он должен совершать последнее в своей жизни путешествие на дне этой клоаки.
25
Кинталь — мера веса в Кастилии равная 46 кг.
Рядом дремал Бомбаст, с утра объевшийся каши с дурман-травой. Здоровяк ландскнехт был прикован цепями к ржавой пушке и едва мог шевелиться. Амин сидел в кандалах неподалеку, облокотившись об бочку. Его тарелка с завтраком стояла на полу нетронутой. Он больше не мог спать, и каша в него не лезла. К тому же поблизости находилось лежбище моряков, вкупе с тухлой водой из льяла наполнявшее трюм неописуемой вонью.
— Просыпайся, соня, — раздался мелодичный голосок над ухом.
— Я не сплю…
Амин повернул голову, встретившись взглядом с юной аравитянкой в алом платье из тончайшего шелка. Безупречная фигура и длинные ноги девушки могли свести с ума любого. Смуглое лицо и ясные карие глаза скрывала вуаль. Поверх фигуры плотная чадра. Ее бесстыдница всякий раз сбрасывала на плечи в присутствии мужчин, как будто в насмешку над верой, которую всегда презирала.
— Убирайся, мерзкий суккуб.
— Ты ведь знаешь, что это невозможно, — она тепло улыбнулась, прильнув тонкими губками к его щеке. Чадра сползла на плечи, явив взору юноши глубокую рваную рану, тянувшуюся поперек тонкой шеи.