Смертник
Шрифт:
Красавчику не раз доводилось наблюдать за странным поведением людей в состоянии шока. Он видел, как человек со сломанной рукой и торчавшей костью палил из автомата, был свидетелем того, как продолжал двигаться сталкер, которого задел живодер, вспоров когтями шею. Хлестала кровь, рана разошлась в смертельном оскале, а человек шел, еще некоторое время оставался на ногах.
Предел положен всему, в том числе и состоянию аффекта. Он определяется человеческими возможностями. То, как вел себя Глухарь, превышало их.
– Давно? – спросил Красавчик вскоре после того, как они вышли с кладбища и нашли приют в разбитой часовне.
Собаки, судя по всему, отстали, или у них появилась легкая добыча.
Глухарь ответил не сразу. Сначала он омыл водой рану, уже затянутую розоватой пленкой, стянувшей обломки черепа, потом завесил все это густыми волосами и стянул их в хвост на затылке.
– Не поверишь. – Глухарь отхлебнул из фляги, пристально посмотрел Красавчику в глаза. – В первую самостоятельную ходку выбросом накрыло. Два года с тех пор прошло.
– Давно. – Красавчик отвел глаза. – В голову первое… ранение?
– Куда там! – Бородатый сталкер махнул рукой. – Доставалось уже. Такое впечатление, что моя голова всем понадобилась. Хорошо хоть, что не в лицо.
– А как же?.. – Красавчик не договорил.
Он хотел спросить, как же Глухарь с развороченными мозгами ухитряется видеть, слышать, говорить.
Тот понял его без слов.
– Получается, что голова мне вообще ни к чему. – Бородач усмехнулся. – Я вижу и слышу теперь по-другому. Не смогу тебе толком объяснить, но чувствую то, что происходит за моей спиной и по сторонам. Зона сделала из меня другого, вот только человека ли? Не знаю. – Глухарь вымученно улыбнулся.
С тех пор прошло три года, и порой у Красавчика складывалось обманчивое впечатление, что его и Глухаря связывает нечто помимо тайны. Такое находило обычно поздней ночью, когда у мусорного ведра копились пустые бутылки, а утром исчезало.
Они никогда не возвращались к опасной теме. Еще неизвестно, кто кого должен был благодарить за это. Если Красавчик вспоминал о мутациях бородача, то всякий раз думал об одном. Будь на месте Глухаря он – ни за что не оставил бы свидетеля в живых. Однако Глухарю не обязательно было знать об этих тайных мыслях.
Одиночки в друзьях не нуждаются. Насколько Красавчик успел понять, у Глухаря таковых тоже не имелось. По вполне понятным причинам.
Ветер усиливался. Дождь забарабанил по крыше сарая. Вода копилась в трещинах под потолком и текла по стенам, оставляя влажные блестящие полосы. С углов потянуло сыростью.
Порыв ветра подхватил мусор, лежащий на ступеньках, подбросил вверх и закружил наподобие воронки.
«Вот кому выброс не страшен, – вяло подумал Красавчик. – Мне-то уж точно его не пережить. Да оно и к лучшему. Меньше всего хочу доставлять Глухарю удовольствие видом своих предсмертных мучений, растянутых на долгие дни.
Человек… мать твою, какой он человек? Ничего человеческого в нем не осталось. Другой на его месте попросту пристрелил бы меня, раз и навсегда поставив точку в затянувшемся споре. Этот целую теорию развел, а на деле оказался садистом почище „патриотовцев“».
По-прежнему выла собака.
– Это вы – пасынки Зоны, – Глухарь все говорил и говорил. – А мы, мутанты, – ее сыновья, истинные творения. Она переделывает нас под себя. Выброс собирается – чуешь? Мне он не страшен. У меня иммунитет, Красавчик. Вот так-то. Все под Зоной ходим. Одним она дарует вторую жизнь, мне, например, а другим – смерть, как тебе. Да, я считаю, что таким типам, как ты, не место в Зоне. Скоро здесь и «патриотовцев» не останется – одни мутанты, а остальным вход будет воспрещен. Но заметь, не я тебя в мышеловку посадил. На все воля Зоны. Не мне вмешиваться. Я просто свидетель ее деяний. Захотела она из тебя перед смертью все соки вытянуть – стало быть, заслужил, было за что. Я сторонний наблюдатель. Считай, что пришел проследить за исполнением приговора.
Красавчик думал о том, как это будет, когда он почувствует дыхание смерти. Не потому, что ему было страшно. Он растерял страх на просторах Зоны, умирая за ходку десятки раз. Его интересовало другое: сумеет ли он, предчувствуя смерть, незаметно для Глухаря сорвать чеку с гранаты и накрыть собственным телом и ее, и драгоценный шар?
Не видать дерьмовому мутанту шара Хеопса, пусть кому-нибудь другому достанется… раз делать нечего. Так что напрасно тот разглагольствовал о вечной жизни, ему тоже немного осталось.
Сверкнула молния.
Под оглушительный взрыв грома на пороге возник человеческий силуэт.
У Красавчика перехватило дыхание. Только хозяина ему не хватало для полного счастья. Но он пригляделся и понял, что ошибся.
На ступеньке замер совсем молодой парень, еще пацан. Лицо залито кровью, в руках нервно подрагивает автомат.
– Стоять, – негромко приказал Глухарь, застыл на колене и выставил перед собой ствол автомата.
В подтверждение его слов у ног пришельца вздыбился фонтан пыли, поднятый пулей.
– Кто таков? – грозно спросил Глухарь.
– Не стреляй, – хрипло сказал парень. – Я тебя знаю, ты Глухарь.
– А я тебя нет. Кто такой? Ну!
– Я Очкарик.
– Какой еще Очкарик?
– Я… меня Грек вел. Я отстал и потерялся.
– Куда вел?
– В бар «Сталкер». Но там живодер… короче, я отстал.
– Ничего не понимаю. Оружие бросай. – Глухарь с трудом сдерживал раздражение.
– Хорошо, не стреляй, Глухарь.
Очкарик снял с плеча автомат, сбросил его со ступенек, и тот покатился с глухим стуком.
– Спускайся. Три шага вперед. Лицом к стене.
Очкарик послушно пошел по ступеням.
В тот же миг Красавчик узнал незнакомца. Вернее, незнакомку.
Пока Ника подходила к стене и разворачивалась, касаясь открытой правой ладонью стены, Красавчик незаметно подтянул к себе автомат. Памятуя о том, что Глухарь все чувствует, хотя и не видит, снимать оружие с предохранителя он не стал, опасаясь, как бы звук не получился слишком громким.
Глухарь приблизился к девушке и глухо поинтересовался: