Смертный приговор

Эльчин

– Ас-салуми алейкум, молла даи.

Молла Асадулла знал, что директор управления кладбища - один из главных людей в Баку. Сват Абдула Гафарзаде (говорили, будто он писатель) Муршуд Гюльджахани одно время жил в одном дворе с моллой Асадуллой, был неприятным, бестолковым типом, как он стал писателем, Аллах знает... Молла Асадулла, хотя и издали, знал семью Гафарзаде и потому всерьез принял полуиронический-полушутливый привет Абдула Гафарзаде (понимал, что шутки с такими людьми для него хорошо не кончатся!) и ответил на привет полным набором:

– Алейкум ас-салам ве рехметуллахи ве берекетуху дадаш15.

Абдул Гафарзаде не был близко знаком ни с одним из молл, приходящих на кладбище Тюлкю Гельди, и вообще ему не нравились моллы, потому

что сейчас истинных молл можно пересчитать по пальцам, большинство мошенники, деньги зашибают. Абдул Гафарзаде, особенно в последнее время, очень интересовался религией. По вечерам, когда они с Гаратель бывали вдвоем и Гаратель тихо лежала на диване с закрытыми глазами, Абдул Гафарзаде сидел в кресле, попивал индийский чай с кардамоном, заваренный собственными руками, читал книги о религии. И приходил к выводу, что религия это одно, а предрассудки - другое: религия - серьезное дело, а предрассудки - темнота и невежество.

Чтобы кого-нибудь знать, личное знакомство не обязательно. У Абдула Гафарзаде были сведения о моллах, участвовавших в похоронных обрядах и зарабатывавших деньги на Тюлкю Гельди, он хорошо представлял себе, что за птица этот молла Асадулла, стоящий сейчас против него перед родником, и поэтому продолжил шутку:

– Что значит "риба", молла даи?

Молла Асадулла не вздрогнул, не захлопал глазами, напротив, ответил Абдулу Гафарзаде тоном учителя:

– "Риба" - это выдача денег под проценты, дадаш, то есть ростовщичество. Говоря нашим современным языком, дадаш, "риба", то есть процент долга, - вещь запрещенная, дадаш, и не только "риба", но и все, в чем есть малейший элемент "риба", запрещено - к примеру, лотерея. Вот так, дадаш!...

– Да ну?... Молла дай, дорогой, а что, и в Коране об этом написано?

– Конечно, написано, дадаш, конечно! А как же. В Коране говорится: "Аллах сделал торговлю праведной, а ростовщичество - неправедным". А в другом разделе говорится, дадаш: "Аллах уничтожит изобилие товаров, приобретенных путем ростовщичества, а изобилие товаров, отданных в подаяние, умножит".

Да, человек действительно венец творения и самое удивительное существо на свете: Абдул Гафарзаде отлично знал, что этот кроткий, благостный, набожный молла Асадулла все четыре из четырех лет войны брал в залог под проценты у жен, детей, чьи мужья, отцы, сыновья, братья сражались на фронте, были убиты, пропали без вести, - он брал у них в залог последнее золотое колечко, часы, ожерелье и за четыре года набрал золота с царскую казну. Большинство женщин, которые ради хлеба ребенку закладывали Асадулле под большой процент последнее золотое кольцо, потом не могли найти денег, чтобы выкупить свое кольцо обратно. Кольцо, оставшиеся от предков золотые часы, ожерелье, браслет, серьги - все оставалось шапочнику Асадулле. Асадулла в то время шил папахи, как молла он стал промышлять потом, через много лет после окончания войны, во время Н. С. Хрущева.

Хоть молла Асадулла и много зарабатывал, но, когда женил сыновей или отдавал дочерей замуж, продавал кое-какие золотые вещицы - и понятия не имел, что все золото, проданное им Мирзаиби, основному своему покупателю, кочегару управления кладбища, доставалось Абдулу Гафарзаде, Мирзаиби был только посредником.

Молла Асадулла еще был ничего, он хоть Коран знал - правда, толкуя слово "риба", он ничуть не смутился, даже не покраснел... Но все-таки он Коран цитировал. А на кладбище шастали такие мошенники-моллы, которые о Коране и понятия не имели: кто из тюрьмы вышел, кто лекции по научному коммунизму читал, а один так раньше циркачом был.

Два дня назад Абдул Гафарзаде, прищурив серые глаза, взглянул поверх очков прямо в глаза молле Асадулле и спросил:

– Ты знаешь молл, которые бывают на нашем кладбище?

– Как не знать, дадаш? Конечно, знаю.

– Всех?

– Большинство!
– Молла Асадулла хоть и не понимал смысла этих вопросов директор его проверял, что ли?
– но отвечал терпеливо и серьезно.

Большинство знаю.

Если молла Асадулла знал большинство этих молл, значит, знал и то, что все они - мошенники. Абдул Гафарзаде сначала улыбнулся вопросу, который сейчас задаст, потому что этим вопросом он как будто мстил молле Асадулле за кого-то, за что-то, и спросил:

– Когда ты умрешь, который из них прочтет над тобой поминальную молитву?

Абдул Гафарзаде умел говорить вот так прямо, в лоб, но и молла Асадулла был старый волк, потому даже глазом не моргнул, только погладил свою мягкую, как шелк, белую бороду, сказал:

– До тех пор, дадаш, я сам над многими поминальную молитву прочитаю!...

Внезапно откуда-то возник фотограф Абульфас, будто вынырнул из могилы, и, тотчас поднеся фотоаппарат к глазам, сфотографировал моллу Асадуллу с Абдулом Гафарзаде у родника.

– Вы так прекрасно стояли, Абдул Ордуханович! Будет настоящее художественное фото! Принесу - посмотрите!

Внезапное возникновение фотографа Абульфаса именно после тех двусмысленных слов моллы Асадуллы и то, что он сфотографировал их два дня назад, сейчас произвело очень тяжелое впечатление на Абдула Гафарзаде. Абдул Гафарзаде вообще не любил фотографироваться, а когда все-таки приходилось, ощущал сожаление о будущем, свое отсутствие в будущем. Когда-то кто-то, взглянув на эту фотографию, скажет... Это, мол, молла Асадулла, подлец был, мерзавец, да, теперь, наверное, уж и кости его сгнили в могиле!... Провались он к черту! На деньги сирот себя и своих детей лелеял. А это - Абдул Гафарзаде, когда-то было в Баку кладбище Тюлкю Гельди, так он был там директором... И что к этому прибавят? Вон куда увлекли его раздумья... Ну что, что еще скажут?

Почему он теперь вспомнил встречу, случившуюся два дня назад? В тот апрельский день Абдул Гафарзаде чуть не бегом добежал до родника, торопливо снял очки, наполняя горсти водой, плескал себе в лицо, проводил мокрой рукой по шее. Родниковая вода как будто смыла и унесла песок, сняла ощущение сухости, в мыслях, в сердце Абдула Гафарзаде полегчало, он немного пришел в себя; и неожиданное (и неприятное) чувство - чувство близости, родственности между крашеными волосами и усами доктора Бронштейна, белоснежным крахмальным халатом и волосатой грудью профессора Мурсалбейли и этими могильными камнями оно, кажется, тоже уходило, пропадало понемногу... Но... Потом, потом что скажут? Что скажут?

Абдул Гафарзаде, как правило, избегал подобных неожиданно возникающих вопросов, и теперь он скорее стал думать, что моллы откровенно обнаглели, да и попы от молл не отставали, уж сколько лет по соседству с Абдулом Гафарзаде жил поп - с утра до вечера водку пил и ругался со своей сестрой, старой девой. Но на кладбище Тюлкю Гельди попы не приходили, приходили моллы. И, удаляясь от родника, Абдул Гафарзаде подумал, что этих молл (вместе с моллой Асадуллой!) надо как следует проучить, прижать их как следует, чтобы сок закапал. Абдул Гафарзаде, конечно, и раньше про молл не забывал, это дело поручено было слесарю Агакериму. Слесарь Агакерим по воскресеньям с каждого шатающегося по кладбищу Тюлкю Гельди моллы (их было человек пятнадцать) собирал по двадцатке и все деньги в понедельник отдавал Абдулу Гафарзаде, а уж Абдул Гафарзаде совал Агакериму в карман, в зависимости от настроения, когда одну, когда две, а бывало, и три четвертных. Двадцать рублей с каждого моллы в неделю были своего рода платой за место, если денег не дать, Агакерим прогонит с кладбища Тюлкю Гельди, не позволит сюда больше и ногой ступить. А к кому моллам идти с жалобой? В мечети как официальный молла никто из них не зарегистрирован, так кто с ними вообще будет разговаривать? Государству они пойдут жаловаться? Государство тут же выдаст директору управления кладбища новенькую Почетную грамоту, хорошо, мол, борешься с чуждыми обществу элементами! Моллы все это хорошо знали и, ругая в душе за грабеж и государство, и хозяев кладбища Тюлкю Гельди, безропотно отдавали подать Агакериму...