Смертоцвет
Шрифт:
— А если граф поинтересуется, от кого именно исходит это предложение?
— Скажите, что вы не уполномочены отвечать. Само по себе это будет достаточно красноречивым ответом: кто еще может уполномочить или не уполномочить вас на это, как не ваше же начальство, верно?
Князь усмехнулся в усы и поиграл пером в руке.
— А знаете, что… — продолжил он. — А попробуйте-ка запустить этот пробный шар через Ариадну Константиновну, а? Вы ведь говорите, что она может посочувствовать нашему делу, вот давайте
— Может быть, не стоит ее втягивать, все-таки? — неуверенно произнес Герман.
— Нам нужны любые союзники, — твердо ответил Оболенский. — Любые. Особенно сейчас, когда все дело висит на волоске из-за провала с флоромантом. Нет, Герман Сергеевич, мы сейчас никакие возможности не можем отвергать. Считайте это приказом. Проверьте, в какой степени мы можем рассчитывать на Ариадну Константиновну, как на помощницу и связника с ее отцом. Да и как на сильного боевого мага — не будем и этого забывать. Скоро, ох скоро, нам может понадобиться много боевых магов. Не хотелось бы, конечно, но…
Он развел руками, давая понять, что все в руках Господа, а им только надлежит быть готовыми к любому развитию событий.
— Слушаюсь, — Герман поклонился. — Разрешите идти? А то скоро как раз будет одно мероприятие, где будет возможность встретить Ариадну Константиновну, а может быть, и самого графа, кто знает.
— Конечно, идите, — Оболенский протянул Герману руку, как он часто делал с подчиненными, подчеркивая свой демократизм. — Всего хорошего, поручик.
* * *
Похороны знаменитого путешественника проходили скромно. Официально было объявлено, что погиб он в результате неосторожного обращения с добытым артефактом, что, в сущности, было почти что правдой. Благодаря этому церемонию можно было провести на обычном кладбище, не опасаясь того, что церковники не станут отпевать самоубийцу.
В газетах об убийствах флороманта почти не писали — цензура подобные новости пропускала неохотно. А коль скоро так, то и сообщать о гибели душегуба было ни к чему. Ограничились небольшими заметками о гибели эксцентричного ученого.
Людей на похоронах было не так много, как Герман ожидал. Приехала из Тамбова старушка-мать Ферапонтова, бедно одетая и согбенная горем. Всю панихиду она не могла сдержать слез и только повторяла время от времени: «Не уберегла, не уберегла…».
Явилось несколько аристократов, и в числе их — граф Уваров с одетыми в траур дочерьми. Ариадна под конец панихиды тихонько подошла к Герману, встала рядом.
— Не могу себе простить… — проговорила она, всхлипнув.
— Да что вы… — зашептал Герман. — Разве вы… в чем вы виноваты?..
— Мне надо было самой к нему ехать, — ответила она. — Уговорить, расспросить, делать
— Боюсь, что не все… — проговорил Герман скорее себе под нос, но она услышала.
— Я все знаю, — ответила она. — Это был он, да? Он распространял этот смертоцвет?
— Откуда вы…? — Герман повернулся к ней и внимательно взглянул.
— Я же говорю, — вздохнула она. — У отца глаза и уши везде, и он не преминул мне об этом рассказать. Жестоко с его стороны, но я его понимаю.
— Что вы имеете в виду?
— Он хотел сделать для меня боль потери не такой сильной. Объяснить, что все это время рядом со мной был человек двуличный, и даже опасный для меня же самой, а значит, вроде как, и жалеть не о чем — надо радоваться. Вот только радоваться, конечно, не хочется…
— Мне кажется, я понимаю вас, — проговорил Герман. — Какой бы он ни был, но для вас…
— Да… — Ариадна всхлипнула. — Какой бы он ни был…
Она помолчала некоторое время, всхлипнув еще раз, а затем продолжила.
— Он много раз говорил, что хотел бы бросить «все это» и уехать куда-нибудь вместе со мной. Куда-нибудь далеко: в Австралию, в Аргентину, может быть, даже в какой-нибудь из миров-колоний. Жить там простым трудом, что-то добывать вылазками в осколки, писать книги об эльфийской истории. А я, глупая, даже и не понимала, что именно «все это» он так жаждет бросить. Я совсем его не понимала. Совсем.
— Может быть, и к лучшему, — осторожно заметил Герман. — Есть такие люди, которых лучше не понимать. А то поймешь и станешь таким же…
Ариадна смерила его взглядом, и он не понял, выражал ли этот взгляд согласие или презрение.
— Все же, я виновата, — сказала она. — Я знаю, чем виновата. Он… бедный… ему, наверное, казалось, что я отдалилась от него после того похода в гробницу. Он не мог не почувствовать…
— Не мог не почувствовать что? — осторожно спросил Герман.
Ариадна вновь взглянула на него как-то странно.
На обратном пути с похорон Герман встретил Карасева, беседовавшего о чем-то с настоятелем храма. Он помахал Герману радостно, раскрыл свои медвежьи объятья, обнял.
— Давненько тебя не видать, Бражка! — сказал он, когда они с Германом двинулись вниз по улице.
— Дела, — вздохнул Герман. — Ты не представляешь, чего только не навалилось…
— Э, а у меня напротив, — Карась усмехнулся. — Сижу тут, как пень. Крепостных в округе мало, духовному целителю работы почти нет. Только что делать вид, что наезжаю периодически в твое Залесское. Да ведь и там-то работы нет на самом деле.
— Теперь и того меньше будет, — мрачно ответил Герман.
— Слышал уже, — Карась вздохнул. — Вахмистр рассказал. Да, дела. Ну, вы хоть поймали этого гада?