Смертоцвет
Шрифт:
— Герман, вы тут?! — воскликнул он.
— Как видите, — ответил Герман и демонстративно звякнул цепями.
— Так, слушайте, надо быстро… — Трезорцев засуетился, что было ему совершенно несвойственно. Ключ выпал из его дрожащих пальцев, звякнул о плиту пола, майор чертыхнулся, бухнулся на колени, чтобы его подобрать. В этот момент вверху бахнул новый взрыв, и здание тряхнуло сильнее. Герман испытал неприятный приступ клаустрофобии: если вся эта махина сейчас обвалится, он будет погребен здесь навечно, и хорошо еще, если сразу погибнет…
—
— Чер-рт знает что! — рявкнул тот. — Я уже ничего не соображаю. Управление окружили военные, гвардия. Связи нет. Требуют сдаться. Как такое возможно? Это же война, такого никогда не было.
— Не было, а теперь будет, — проговорил Герман. — Вы чего пришли-то?
— Вот, — ответил Трезорцев, и достал из-под мундира нечто, завернутое аккуратно в тряпицу. Едва он ее развернул, как Герман почувствовал, как сердце отчаянно стукнуло в груди. На белой ткани лежал Узорешитель.
— Мне это передал полковник Войницкий. Велел передать вам. Понятия не имею, что это, то есть, по виду-то револьвер, но…
— Благодарю вас, ваше высокоблагородие, — ответил Герман. — Он уже знал, что именно ему нужно сделать. Точнее, чувствовал.
— А творится-то что, поручик? — спросил Трезорцев, совершенно растерянный. В следующую секунду над их головами раздался новый приглушенный удар, с потолка камеры посыпалась щепотка штукатурки, а майор машинально вжал гиенью голову в плечи. Герману показалось, что он вот-вот заскулит или тоскливо завоет.
— Именно то, на что это похоже, — ответил Герман. — Попытка военного переворота происходит.
— Погодите, а вы-то, черт возьми, на чьей стороне? Бунтовщиков или короны?
— А это, ваше высокоблагородие, зависит от того, кто одержит победу, — весело произнес он. — Кто победит, тот и будет на стороне короны, а кто проиграет — станет бунтовщиком. Будем надеяться, что по результатам верным патриотом останусь я.
С этими словами он поднял Узорешитель и направил его прямо себе в лицо, заглянув в темный канал ствола. Ему показалось, что где-то там, в глубине, сияет зеленый свет, хотя это, наверное, было иллюзией: между дулом и отсеком с зеленым камнем была заглушка, пока еще закрытая.
— Эй, ты это чего! — воскликнул Трезорцев и бросился к Герману, он решил, должно быть, что тот собирается застрелиться. Впрочем, он не успел: Герман надавил на спуск, зеленая вспышка озарила камеру, и мир вокруг исчез.
* * *
Он стоял посреди огромной темной пещеры. Здесь было холодно, и откуда-то спереди едва заметно тянуло сырым ветром. Единственным источником света был Узорешитель в руке Германа, который сам по себе открыл дверцу, и свет зеленого камня пробивался теперь наружу, с трудом выхватывая из тьмы высокий каменный свод.
Это не было рукотворным подземельем, как там, в осколке, куда он попал вместе с Ферапонтовым и Ариадной. Во всяком случае, ничто на это не указывало. Темные неровные стены, сталактиты над головой, где-то капает вода. На стенах виднеются алые и зеленоватые прожилки. Отчего-то Герману вдруг вспомнился рассказ одного пехотного поручика, отслужившего два года в Барканских шахтах о том, что тамошние каменные стены выглядят именно так.
— Эй, я где? — проговорил он негромко. Ответа не было.
Он ожидал от выстрела из Узорешителя в голову чего угодно, но только не этого. Куда он попал? Конечно, здорово, что он выбрался из каменного мешка на Кузнецком, но если только лишь для того, чтобы оказаться в другом каменном мешке, расположенном вообще неизвестно где…
Он знал, что Барканские шахты тянутся внутри своего странного скального мира на многие сотни верст, и там есть места, которые никогда не посещают ни люди, ни гномы, ни даже родные для этих мест странные ящероподобные создания. Если оказаться в одном из таких мест — беда.
Герман слегка прикрыл камень ладонью, и только тогда заметил, что кроме него тьму рассеивает еще что-то. Такой же зеленый свет исходил откуда-то впереди.
Он пошел на свет, стараясь не споткнуться и не разбить ноги, так как пол был завален каменными глыбами, громоздившимися одна на другую.
Зеленый свет впереди становился все ярче. Не прошло и десяти минут — хотя время в этом странном месте и текло незаметно — как Герман обнаружил его источник.
Посреди такой же, как первая, просторной пещеры со свисающими с потолка сталактитами висел прямо в воздухе огромный, размером с орла на кремлевской башне, зеленый камень. Был он овальной формы, ограненный, словно великан-ювелир гранил его гигантским резцом. Разные грани светили всеми оттенками зеленого света. То и дело по ним проходила волна, словно рябь на воде.
— Ну, вот ты и здесь, — прозвучал в голове у Германа мелодичный голос, не мужской и не женский, скорее какой-то… ангельский? Или демонический?
— Кто ты? — спросил он вслух, вздрогнув. Ему показалось, что световая рябь на поверхности камня задрожала в такт произнесенным словам.
— Я тот, кто создал узы. И тот, кто их разрушает. Я разговаривал раньше с вашим правителем, а теперь буду разговаривать с тобой. Спасибо, что вразумил сам себя. Без этого я бы не смог говорить с тобой напрямую. Мой язык слишком сложен для понимания смертных.
— Наша церковь учит, что узы создал бог.
— Все на свете создал бог. Но не все он создает непосредственно своими руками. Впрочем, ваш правитель всерьез считает меня богом. Я никогда не разубеждал его. Можешь считать и ты, если хочешь. А не хочешь — не считай. Я не обижусь, и делу это нисколько не помешает.
— Какому делу?
— Разбрасыванию камней. Есть время разбрасывать камни и время их собирать. Твой предшественник не просто собрал все камни, он превратил их в монолитную стену. Это самая лучшая конструкция с его точки зрения. Но моя точка зрения — другая. Пришло время снова разбрасывать камни, и делать это будешь ты.