Смертоцвет
Шрифт:
— Да, мне до сих пор тяжело от мысли, что он мог все это сделать. Все эти люди, которые не сделали никому ничего плохого, и такая страшная смерть… зачем? Какие идеи могут оправдать это?
— Никакие, — Герман покачал головой. — Но я, все-таки, до сих пор не понимаю, для чего он это делал. Ты знала его лучше. Он когда-то высказывал подобные мысли? Ну, знаешь, что говорят мегаломаньяки…
— Нет, он был странным человеком, но иного рода, — Ариадна говорила все так же не глядя на него. — Был весь погружен в свои путешествия, исследования, часто говорил, как это важно для человечества,
— А твой отец его поддерживал?
— Да, он приблизил к себе Илью, много говорил о том, какой это талантливый человек… Я не особенно знаю финансовую сторону, но отец много ему помогал, это было видно. Вот только в самое последнее время… прямо перед тем, как… Илья много говорил о том, что лучше бы ему было с отцом не встречаться. Теперь я понимаю: он, видимо, ненавидел аристократию, всегда. И его угнетало то, что он делает то, что делает, и в то же время берет деньги у аристократа, защитника крепостного права. Поверьте, он, все-таки, не был совершенным мерзавцем, для него несомненно были важны такие вещи. Вот только… я, все-таки, до сих пор не могу поверить…
— Я бы и сам не поверил, что это все был он, — проговорил Герман. — Даже несмотря на все доказательства, не поверил бы. Если бы только не коробка с мятными леденцами. Я видел их везде, и…
— Какими еще леденцами? — переспросила Ариадна и приподнялась на локте, внимательно глядя на него.
— Леденцы… такие дешевые, в жестяной банке… я видел их на местах нескольких убийств флороманта, а у господина Ферапонтова на столе стояла коробка. Видимо, он любил эти леденцы…
— Он их терпеть не мог, — прервала его Ариадна. — Даже запаха мяты не переносил, и всегда морщился, когда к нему подходил Матвей, наш покойный лакей. Вот тот обожал эти леденцы, у него всегда была с собой коробка, про него прислуга шутила, что он их даже во сне сосет.
— Подожди… — прервал ее Герман, вскинув руку. В его голове вдруг начали один за другим складываться кусочки мозаики, которые до этого, казалось, совершенно не подходили один к другому, мешались друг другу, задевали краями.
Ариадна тоже молчала и смотрела на него, не отрываясь. В ее голове, кажется, то
— Мне нужно отойти ненадолго, — проговорила она.
Она вышла, а Герман стал думать. Все сходилось одно к одному. За всеми участниками этой истории, казалось, почти не связанными друг с другом маячила одна и та же зловещая фигура. Герману даже странным показалось, что он не разглядел ее сразу, а только благодаря такой мелочи, как эти дурацкие леденцы.
Он совершенно забыл о времени, пока думал обо всем этом. В реальность его вернула только мысль о том, что Ариадны — куда бы она ни отправилась — что-то уже больно долго нет.
К моменту, когда все цветные стеклышки окончательно сложились в картину, он уже знал, что Ариадну нужно найти как можно скорее. Она в опасности, они все в опасности. Слава богу, что он не застал графа дома, однако теперь нужно торопиться. Бежать отсюда немедленно, предупредить Таню, Оболенского… Но сперва найти Ариадну!
Он выбрался из постели, оставив лазоревый мундир висеть на спинке
Тишина эта показалась сейчас Герману зловещей. Отчего-то вспомнилось, как в детстве он иногда вставал с постели и точно так же на цыпочках шел по коридору в комнату няни, оттого что не мог уснуть в одиночестве и тишине, мучимый кошмарами. Тогда он еще не знал, какие кошмары можно встретить и наяву, при свете дня…
Герман миновал один поворот коридора, другой. Куда именно она направилась? Если в другое крыло, где покои графа и супруги… но ведь графа нет дома, он уехал, и, вроде бы, вместе с графиней? А если так, то куда тогда?
Темный графский дом словно превратился в запутанный лабиринт. Герману уже случилось однажды заблудиться в нем — в тот вечер, когда он был здесь в первый раз. Когда еще убили лакея. О, теперь-то он знал, и кто убил того лакея, и почему. Мятные леденцы… Черт побери, да почему он не расспросил тогда хорошенько про эти леденцы ни хозяев дома, ни прислугу?! У него в руках была ниточка, благодаря которой он с самого начала мог выйти на верный путь, не блуждая в потемках!
Впрочем, теперь это все неважно. Теперь нужно найти Ариадну. Найти Ариадну в лабиринте — такая вот ирония. И в этом лабиринте тоже скрывается чудовище — ну, или может скрываться. И непременно нужно найти Ариадну раньше него…
Он уже сорвал часть зловещего плана, когда освободил людей в Грабине. По косвенным признакам было ясно, что операцию враги действительно отменили, и теперь пребывают в некоторой растерянности. Однако долго это состояние не продлится, они нанесут новый удар, точнее, захотят нанести.
Но Герман их опередит. Теперь, когда он знает самое главное, это будет нетрудно, достаточно будет лишь добраться до штаб-квартиры Корпуса. Эх, как же жаль, что на него не навесили канал для связи, но он же не знал, отправляясь сюда, что результаты его поездки окажутся такими… Впрочем, ничего. Задержка, скорее всего, выйдет небольшая.
Он огляделся по сторонам в том месте, где коридор снова раздваивался. Это начинало походить на какой-то тяжелый сон: блуждаешь в потемках и не можешь отыскать то, что важнее всего.
Но он найдет ее, обязательно найдет! И увезет из этого чертова дома, и все у них будет хорошо, а враги все будут выведены на чистую воду! Теперь уж недолго осталось, и теперь это змеиное гнездо не спрячется ни за революционеров, ни за несчастного Ферапонтова, бог ему судья!
Только бы не наделать тут шуму, ничего в темноте не поронять, и найти Ариадну, найти ее во что бы то ни стало…
А потом Герман ее нашел.
Она лежала на полу посреди широкого зала и так же смотрела в темный потолок широко раскрытыми глазами, как недавно в постели, вот только теперь ее бледное лицо было искажено смертной мукой, а из груди прямо сквозь ночную рубашку медленно поднимался вверх дрожаший росток с двумя треугольными листьями.