Смертоносный груз «Гильдеборг»

Гейцман Павел

Я вынул из кармана деньги и пересчитал их. У меня оставалось сто семь рандов. Как долго я могу с ними продержаться? Потом я снова лежал и смотрел в потолок. Голова у меня была совсем пустая. Я ждал, сам не зная чего. Пытался представить себе действия полиции и посольства. Как бы повел себя секретарь посольства, если бы я позвонил ему по телефону? Что бы он мне сказал? Но я сразу же отбросил эти мысли. Надо бы достать газеты, не будет ли в них упоминания о событиях в отеле «Треккер». Официального сообщения, из которого можно было бы о чем-то судить.

Было почти десять. Я встал

и оделся. Осмотрю это негритянское поселение, надо убедиться, так ли уж это страшно. Минуту я постоял у двери, прислушался к звукам в доме. Потом бесшумно выскользнул и сбежал вниз. Меня никто не видел.

Я вышел из дому в сияние жгучего дня и наугад направился по улице. Она не была засажена сине-фиолетовыми деревьями якаранда. Лишь ветхие строения казарменного типа. Все магазины были четко обозначены на африкаанс и английском:

"NIE BLANKES — NON WHITES" [6]

6

"Не для белых".

По сточным желобам вдоль тротуара стекали помои, а кучки детей беззаботно в них плескались. Это была Претория иная, не та, которую я видел вчера из машины фрейлейн Виселер. Величественный, обворожительный город куда-то исчез.

Я заметил, что привлекаю внимание. Женщины, которых сейчас на улице было большинство, удивленно оборачивались. Взглядом я поискал по сторонам: не найду ли где-нибудь киоск с газетами. Потом увидел магазинчик с сигаретами и направился к нему. Владелец, сидящий на стуле перед дверьми, недружелюбно посмотрел на меня. Я отличался, я был другой. Одеждой и цветом кожи. Когда я хотел войти, он вытянул на дорогу передо мной ногу и подчеркнуто постучал по стеклу, где висела табличка:

"NIE BLANKIES — NON WHITES".

— Белым не продаем, господин, это запрещено, — сказал он насмешливо и повернулся ко мне спиной. Не говоря ни слова, я продолжал идти дальше. Вечером прогуливаться здесь было бы небезопасно. Чем дальше я удалялся от торгового центра поселения, тем беднее становились улицы. Многоэтажные дома исчезли, и вокруг были только обветшалые одноэтажные бараки. Кучи отбросов и грязи. Гледис принадлежала к состоятельному кругу, возможно, к состоятельнейшему, к метисской элите. Она считала себя белой, теперь мне это было ясно. Как, интересно, выглядят негритянские поселения, удаленные от городов?

Я повернулся и поплелся обратно. Мне показалось, что я уже зашел слишком далеко. Около уличных колонок стояли очереди женщин с ведрами. Здесь не знали ни водопровода, ни канализации. Я прибавил шагу и возвращался к благоустроенному центру. Лучше не буду лишний раз показываться.

В одной из соседних улиц я увидел что-то похожее на торговый дом. Может быть, там смогу купить сигареты. Но когда я вошел внутрь и с любопытством осмотрелся, кто-то положил мне руку на плечо.

— Что здесь делаете, господин, не знаете правил?

Я медленно повернулся, и по спине у меня, в спертой духоте магазина, пробежал мороз.

За мной стоял цветной полицейский и указывал на большую надпись:

"ТОЛЬКО ДЛЯ ЦВЕТНЫХ!"

Я притворился непонимающим и ответил по-немецки.

— Документы, господин!

Обращение было ясным, прикидываться не имело смысла.

Зачем я сюда лез, было мне это нужно? Я подал ему удостоверение "Анти-Террористической Унии". Мгновение он изучал его, а потом указал на двери.

— Вернитесь в квартал для белых, здесь вам нечего делать!

Не возражая, я вышел. Рубашка на спине взмокла от пота. Лезу прямо в руки полиции. В цветном квартале для белых те же правила, что и для цветных — в квартале для белых. Нечему удивляться, это естественно. И незачем выходить на улицу, случайная проверка может быть опасной. Теперь я уже не плелся, а решительно шагал к главному перекрестку, образующему центр города.

Было предобеденное время, и улицы неожиданно переполнились машинами и людьми. Меня обступила пестрая смесь красок и лиц, запахов и звуков. Неприязненные взгляды. Временами меня кто-то больно толкал. Через всю эту суматоху пролетали переполненные автобусы. Я забрел слишком далеко, здесь не было даже и следов покорной вежливости цветных. Вежливость была обманом. Лицемерие — спасительный щит униженных.

Вдруг завыла сирена, толпа брызнула во все стороны, и на шоссе показалась полицейская машина. Я втиснулся в кучку людей в подъезде какого-то дома. Машина прижалась к противоположному тротуару и остановилась. Из машины выскочили трое полицейских и потащили какую-то женщину. Двое немилосердно колотили ее длинными дубинками, напоминающими ореховые трости. Она упала на землю, но ее тянули дальше по грязному тротуару к дому. Светло-голубое пятно на мостовой.

Сердце у меня остановилось. Это же… ведь это же…

Гледис!

Сирена умолкла. В диких зарослях за мной гнался хищник. Переполненный автобус закрыл на миг полицейскую машину. Я чувствовал на шее горячее дыхание хищника и слышал, как его лапы касаются земли. Нет, я ему не дамся! Я выскочил из подъезда и прыгнул на ступеньку автобуса.

Гледис, схватили Гледис! Как я мог думать, что они не доберутся до нее, что ее не арестуют?

Уис дал показания, он продержался достаточно долго, скорее всего, сдался, когда наступило утро, когда его порядочно исколотили, когда ему пригрозили бог знает чем. Затем он вспомнил о бедной Гледис, и они были у нее дома, а потом поехали за ней прямо на завод. Где ты была вчера, где тот, второй…

Я висел в воздухе, судорожно вцепившись в латунную ручку. Я не знал, куда еду, я только чувствовал дыхание хищника и удары его лап.

ТОЛЬКО ДЛЯ ЦВЕТНЫХ!

Люди, висящие на подножке, поняли, что я не цветной, что не отношусь к ним. Медленно и упорно они начали меня выталкивать. Мы были уже далеко за перекрестком, и вокруг — только убогие низкие домики, хибарки из досок и жести. Меня не отважились сбросить или оторвать руку от ручки, однако давление их тел было направлено не внутрь, а наружу. У меня все улетучилось из головы. Я должен удержаться. Когда же будет остановка, когда уж, наконец, будет остановка…