Смертоносный груз «Гильдеборг»
Шрифт:
Удрученный, я вышел из отеля в ослепляющее сияние полуденного солнца. Сверкающая белизной африканская архитектура, воздушный сон, правительственные здания на окрестных холмах, море зелени… Дряхлый автофургон одиноко стоял на стоянке отеля.
Эта девка! Эта обманщица!
Я отпер дверь и рухнул на сиденье. Я не чувствовал жара раскаленной печи, не замечал красоты Каирского бульвара. Я лежал на полу в стальном омуте, а Гут сигнализировал: "Жду тебя, жду тебя, жду тебя…"
Но, возможно, это стучала кровь в висках. Улицы обезлюдели, сиеста. Город впал в неподвижный покой. Только я сидел, обхватив голову руками, и не знал, с чего начать. Слишком быстро я забыл, что «Гильдеборг»
Я вспомнил пустоту жестяного остова грузовика у края дороги, который мы миновали в центре саванны. Бог знает кто его там оставил, что могло случиться и спаслись ли люди. Но он уже был ни на что не годен, только поржавевшее железо и кучи пыли, как наш грузовик. Что теперь с ним делать?
Эта вечная обыденная мысль вернула меня на землю. Надо бы мне продать его, разумеется, я его продам… Я разозлился. Продам немедленно! Я повернул ключ зажигания: чего мне ждать — пока не проголодаюсь?
Мотор заработал. Я еще раз оглядел окрестности — нет ли ее все-таки где-нибудь поблизости, но ее не было. Крепко сжав губы, я поехал. Один. Один среди чужого, незнакомого и страшно далекого города. Это было гнетущее сознание, оно давило на меня свинцовой тяжестью, которую я не мог унести. Хочу вернуться домой, я хочу домой!
По широкой магистрали Кейптаун-Каир, проходящей через город, наугад я направился к аэродрому. Туда она уехала, туда она убежала, а я спал в сладком неведении. Я нажал на газ. Проспект по всей длине с запада на восток был пуст. С одного конца города можно было видеть другой. Светофоры погасли, на три часа все замерло. Я гнал по осевой линии на скорости девяносто километров в час. Тотчас же продам это чертово барахло, а потом будет видно, потом буду думать, что делать дальше.
Я остановился у первой бензоколонки перед оградой с подержанными машинами и протяжно затрубил. Когда появился замбиец в пастелевом комбинезоне с эмблемой «ВР» на груди, я вышел из машины.
— Сколько? — спросил я и кивнул головой на то, что у меня осталось.
Он обошел автофургон и заглянул внутрь.
— Четыреста монет, — сказал он равнодушно, — это образец семидесятого года, господин.
— В фунтах или долларах?
Он изучающе посмотрел на меня.
— В долларах.
Я вынул из под сиденья автомат.
Он оскалился и поднял брови.
— Пятьдесят!
Он даже не спросил о документах, здесь это не имело значения. Эту машину он приобретал задаром, и поэтому его ничего не интересовало. Я знал, что родезийский автофургон дороже нигде не продам. Хватит ли этих денег, чтобы отсюда попасть на побережье? В голове у меня начал рождаться новый план. С продажей пока подожду, фургон — единственное место, где я могу задаром жить и спать. Прежде всего надо иметь представление о ценах билетов; необходима въездная виза, а ее оформление может продлиться и ряд дней. В отель я идти не могу — у меня не останется денег на дорогу…
— Подожди, парень, подожди, — сказал я. — Пятьдесят сейчас, — я подал ему автомат, — а машину привезу через два — три дня. У меня еще масса дел.
— Дам пятьсот, — сказал раздраженно замбиец, и его спокойствие исчезло.
— Послезавтра получишь его со всем имуществом, только послезавтра.
— Я хочу его сейчас, сейчас же! Плачу в американских долларах.
— Не могу — мне нужно на аэродром, в посольство…
— Нет, сейчас же! — кричал черный
Я оставил ему автомат, взял пятьдесят долларов и прыгнул в машину. В эту минуту я понял, что не должен проклинать Корнелию. Я олух царя небесного, а она только осторожна и знает мир. Цена за машину составляла точно столько, сколько она должна была выплатить мне жалованья. И оставила мне паспорт, который стоил в сто раз больше. Это был ключ к возвращению, ключ к неизвестному пока судну, на которое я вступлю через пару дней, и прощай Африка!
В канцелярии Zambia Airways Corporation я выяснил, что денег мне едва хватит до Дар-Эс-Салама в Танзании. Оформление въездной визы длилось три дня, и все это время я спал в автофургоне на окраине Лусаки. Вечером я представлял себе Корнелию где-то в Европе, но не знал, где именно. Рассказам о Голландии я уже не верил. Это, скорее всего, была маскировка следов, чтобы я не тащился за нею, чтобы не висел у нее на шее.
Днем я бродил по Лусаке и останавливался перед широкими витринами. Но выставленные товары меня не привлекали. Я смотрел сам на себя. Каким видела меня она? Каким я ей казался?
Уж давно я понял, что лицо ничего не означает, и она, вероятно, это знала тоже. И Гофман, и все его парни имели человеческие лица, те два агента и капитан Фаррина — тоже. Однако каждый из них готов был сделать что угодно. У этих людей форма и содержание не имели ничего общего. Это были одинокие хищники, обманщики, сбивающиеся на время в случайные стан. Она мерила меня по ним и по себе, и иначе вести себя не могла. Но в душе я не осуждал ее.
А потом, наконец, за пятнадцать долларов я получил танзанийскую въездную визу и в последний раз проехал Лусакой к бензоколонке. Мне казалось, что я прожил здесь целый год.
До аэродрома я уже шагал пешком. Это было недостойно, оскорбление белой расы, но я не мог позволить себе отдать даже доллар на такси, а времени у меня было достаточно. Замбийский самолет вылетал только на следующий день, в половине пятого утра. Ночь я продремал в зале аэропорта. Я был единственным белым иностранцем, путешествующим в этом направлении. Мысленно представлял себе, где примерно я буду через неделю. Возможно, на палубе какого-нибудь судна. Но прежде всего я должен проделать тысячекилометровый прыжок. Всего хорошего, Корнелия, можешь спать спокойно, мы только встретились на мгновение, какой-то миг летели рядом. А теперь уже отдаляемся, исчезаем в бесконечности, наши судьбы никогда не сойдутся.
Старая американская «Дакота» тряслась и дрожала, чуть не разваливаясь. Мало денег — мало музыки. Я сидел у круглого окошечка и смотрел, как на крыльях вибрируют и дрожат заклепки. Временами самолет глубоко проваливался — так глубоко, что и черная стюардесса бледнела.
Из древнего мрака взошло солнце и озарило эту удивительную красно-зеленую землю с кочующими стадами и непроходимым изумрудно-зеленым руном вдоль рек. Затем я увидел огромную зелено-голубую поверхность с тусклым блеском старого зеркала. Однако это было не море, а танзанийское озеро, с серебристыми пятнами водорослей и трав.
Самолет опять тяжело покачнулся и, задержанный невидимой рукой, резко сел на воздушную подушку. Я ударился головой о потолок этого чудесного транспортного средства, потом теплый воздух опять придавил нас сверху. Мы поднимались. Для моего желудка это был неудобоваримый кусок. Я закрыл глаза и долго глубоко дышал. Главное, что мы летим, теперь они уж окончательно потеряли мой след. И если — даже выйдут на "Корпорацию Кобальт Шиппер" и проследят весь остальной путь, то увидят, что в Лусаке мой след обрывается.