СМИ в Древней Греции
Шрифт:
Каждая сторона обязана была выступать в суде самостоятельно. Нетрудно догадаться, что человеку из народа оказывалось непросто подготовить для тех пятисот или двух тысяч пятисот человек, что слушали его дело, аргументированную речь... Вот почему процветала, особенно в IV в. до н.э., деятельность логографов — людей, писавших судебные речи, которые тяжущиеся учили наизусть, хотя и в этом случае испытание им предстояло нелегкое. Труд логографа, хотя и неуважаемый, был доходным и позволял установить полезные связи: им занимались Демосфен и Лисий, причем первый благодаря такого рода деятельности сумел вернуть себе состояние, растраченное опекунами.
Хотя адвокатов и не существовало, тяжущийся мог призвать себе на помощь — но только после того, как выступил сам, — одного или нескольких синегоров, «говорящих вместе», по своему выбору. Обвинитель в деле «Против Неэры», Теомнест, быстро передает слово своему зятю Аполлодору:
Все же, граждане судьи, я обращаюсь к вам с просьбой, вполне естественной в устах молодого человека, не владеющего искусством красноречия, — а именно, о том, чтобы вы разрешили мне пригласить Аполлодора выступить синегором в этом судебном процессе. Ведь он старше возрастом и более опытен в обращении с законами... да и во всем этом деле он осведомлен досконально... [255]
255
Демосфен, «Против Неэры», 14—15.
Время выступления сторон было строго регламентировано. Разнившееся в зависимости от дела, оно измерялось клепсидрой, водяными часами, чью работу описывает Аристотель:
Там стоят клепсидры, снабженные трубками и сточными отверстиями. В эти клепсидры наливают воду, по которой должно размерять длительность произносимых на суде речей. Клепсидра дается вместимостью в десять хоев [256] для процессов на сумму свыше пяти тысяч драхм и в три хоя для второй речи; в семь хоев и в два хоя для процессов на сумму не свыше пяти тысяч драхм; в пять хоев и в два хоя — для процессов на сумму не свыше тысячи драхм; в шесть хоев для споров о правоспособности, при которых второй речи уже не полагается вовсе. Лицо, приставленное по жребию к воде, закрывает трубку, когда секретарю предстоит читать закон, или свидетельское показание, или контракт [257] .
256
Хой — мера жидкости, равная 3,24 л.
257
Аристотель, «Афинская полития», 67, 2—3.
Чтение документов, собранных для процесса, в отсчет времени не включалось, зато продолжительность речи синегора вычиталась из времени, предоставлявшегося соответствующей стороне. Из текста Аристотеля видно также, что свидетельские показания сначала записывались, а затем зачитывались перед судьями: так обстояло дело с 380 г. до н.э. Следовательно, начиная с этого времени свидетелей уже не заслушивали, однако они могли присутствовать на процессе без права голоса, чтобы своим присутствием подкреплять правдивость показаний.
Свидетельские показания, как мы только что видели, записывались так же, как и ряд других необходимых в судебном процессе документов, в частности поданная жалоба. Но то были записи устных заявлений, если хотите, устная речь, занесенная «на бумагу». Настоящие письменные доказательства — договоры, завещания, другие акты частного права — большой доказательной силы не имели [258] .
После заслушивания обеих сторон члены суда голосовали сразу же, без обсуждения. Голосование, в отличие от проводившегося в Собрании, было тайным и осуществлялось посредством жетонов, которые бросали в урны, так что видеть, кто за кого голосует, было невозможно. По мнению античных авторов, это было одной из гарантий беспристрастности судей.
258
Hansen М.Н. Op. cit. Р. 237. Еще в IV в. до н.э. большинство сделок заключалось устно и закреплялось присутствием свидетелей.
С самого начала процедуры обвинение вывешивалось на всеобщее обозрение. Например, Евктемон, обвинив Демосфена в дезертирстве,
...публично выставил обвинение перед статуями эпонимов [259] , чтобы все его прочитали: «Евктемон лусиец выдвинул обвинение в дезертирстве против Демосфена пэанийца». Как мне представляется, он охотно приписал бы — если бы это было возможно, — что обвинение выдвинуто по воле Мидия, нанявшего человека для этой цели [260] .
259
Эпонимы, или герои-эпонимы, — мифические цари Афин, именами которых были названы десять аттических фил. Их статуи были выставлены на агоре. «Эпоним» в переводе означает «давший имя».
260
Демосфен, «Против Мидия о пощечине», 103. Речь ведется от лица Демосфена.
Тем самым обвинение, иногда несправедливое, становилось достоянием гласности. Зная, что каждый гражданин мог возбудить дело всякий раз, когда, по его мнению, создавалась угроза обществу, можно представить себе значение судов в политической жизни, особенно по части укрепления или подрыва репутации оратора или стратега, прежде всего непосредственно, путем обвинения его во всех грехах, но зачастую и косвенно. Возьмем пример graphe paronomon, процедуры, состоявшей в обвинении какого-либо законодательного предложения в противозаконности перед судом. Определенная часть постановлений, предлагавшихся или голосовавшихся в Собрании, имела целью почтить того или иного политического деятеля. Именно в такой ситуации Эсхин выступил против Ктесифонта, предложившего наградить Демосфена венком. Обвиняя в противозаконности предложение увенчать оратора или стратега, метили не только в его автора, но и в самого заинтересованного политического деятеля: осуждение судом проекта постановления было равнозначно выражению недоверия, и репутация государственного деятеля от этого сильнейшим образом страдала. Благоприятное же голосование в суде, напротив, было равнозначно решительному одобрению его политики — во всяком случае, той, которую он вел на момент процесса. В упомянутом деле Эсхину, не собравшему пятой части голосов, пришлось уплатить штраф в тысячу драхм, но в первую очередь приговор был вынесен его политике, и он добровольно удалился в изгнание, притом навсегда.
Политические деятели
Какова роль политических деятелей в этой системе и прежде всего что представляет собой афинский политический деятель? Это либо лицо, имеющее возможность своими предложениями влиять на решения Собрания, как это делал Демосфен, либо должностное лицо при исполнении обязанностей, как Перикл, несколько раз бывший стратегом. Должностей было много — около семисот, и на них или назначали по жребию, или выбирали: выбирали на те должности, которые, по мнению афинян, требовали специальных знаний; высшими среди них являлись должности стратегов, командовавших армиями. Таким образом, имелась возможность брать на себя политическую ответственность на разных уровнях без ведения предвыборной кампании, поскольку многие должности замещались по жребию. Реальной властью, однако же, обладали только стратеги.
Власть стратегов или тех, кто умеет навязать Собранию свое предложение, в теории безгранична: она «выше власти президента республики или главы правительства, сфера полномочий которых определена конституцией» [261] . Но власть эта всегда косвенна, поскольку состоит не в том, чтобы принимать решения, а в том, чтобы убеждать Собрание их принять, т.е. общаться с ним.
Сразу видно, что политическому деятелю было необходимо уметь выступать перед аудиторией, поскольку речь шла прежде всего о том, чтобы убедить Собрание или Совет: именно поэтому общественных деятелей часто называли «ораторами» (rhetores). Легко ли было уговорить толпу? Древние тексты часто говорят о «демагогах». Слово это когда-то означало «вождь народа», но в V в. до н.э. приобрело современный уничижительный смысл. Бедствия, несомые этими льстецами народу, разоблачали Еврипид, Фукидид, Аристофан. Так, Фукидид противопоставляет твердость Перикла уловкам его преемников:
261
Carlier P. Demosthene. Р. 28.
...Перикл, как человек, пользовавшийся величайшим уважением сограждан за свой проницательный ум и несомненную неподкупность, управлял гражданами, не ограничивая их свободы, и не столько поддавался настроениям народной массы, сколько сам руководил народом. Не стремясь к власти неподобающими средствами, он не потворствовал гражданам, а мог, опираясь на свой авторитет, и резко возразить им. Когда он видел, что афиняне несвоевременно затевают слишком дерзкие планы, то умел своими речами внушить осторожность, а если они неразумно впадали в уныние, поднять их бодрость. По названию это было правление народа, а на деле власть первого гражданина. Из преемников Перикла ни один не выдавался как государственный деятель среди других, но каждый стремился к первенству и поэтому был готов, потакая народу, пожертвовать даже государственными интересами [262] .
262
Фукидид, «История», II, 65, 8-10 (пер. дается по изданию, подготовленному Г.А. Стратановским, A.A. Нейхард, Я. М. Боровским: Фукидид, «История», Л., 1981; имя переводчика в книге не указано).