СМИ в Древней Греции
Шрифт:
Из приведенного текста видно, что задача демагога заключалась не столько в том, чтобы вести толпу, сколько в том, чтобы поддаться ей, угождать ее желаниям. Историк в дальнейшем повествовании осуждает в основном Клеона, Алкивиада и кое-кого из своих врагов. Клеон толкает афинян на то, чтобы осудить на смерть мятежных жителей Митилены, о чем они впоследствии пожалеют, и подстрекает их продолжать осаду лакедемонян в Пилосе [263] . Алкивиад же яростно поддерживает план экспедиции на Сицилию, опять-таки угождая афинянам, которым не терпится начать кампанию [264] . Деятельность демагогов, впрочем, ограничивалась в основном концом V в. до н.э., временем Пелопоннесской войны: не считая нескольких эпизодов, Собрание никаких решений не принимало.
263
Ibid., IV, XXVI sq.
264
Ibid., VI, главы с VIII по XIX. Алкивиад принял командование сицилийской экспедицией.
Кроме того, имелись реальные ограничения власти политических деятелей, что неудивительно, поскольку греческие полисы в целом весьма враждебно относились к личной власти. В первую очередь следует отметить законодательные ограничения для должностных лиц. Должность стратега вверялась на один год, и лишь немногие, как Перикл, занимали ее подолгу. Власть имущие строго контролировались Народным собранием и Советом. Перед вступлением в должности все они проходили докимасию, испытание не на профессиональную пригодность, но на гражданские добродетели, нравственное поведение, безупречность личной жизни. Во время их пребывания в должности один раз в каждую пританию поднятием рук проводилось голосование о доверии. Наконец, при уходе с должности они должны были представить счета: десять аудиторов, десять защитников и десять проверяющих во всех подробностях исследовали их расходы и новые доходы, что ограничивало, хотя и не исключало полностью, возможность обогатиться на государственной службе и растратить казенные деньги. Кроме того, власть политического деятеля кончалась, если народ отказывал ему в доверии.
Как можно было добиться такой известности, чтобы тебя слушали? Вначале политическим влиянием обладали только знатные роды. Если в V в. до н.э. положение вещей и изменилось, сделать карьеру в одиночку все равно было очень сложно. Как мы видели, никому не известный человек мог взять слово в Собрании и выразить свое мнение, но расстояние от выступления до внесения проекта указа и тем более до того, чтобы обеспечить его принятие, оставалось труднопреодолимым. Желающий пробиться в политике должен был вращаться в окружении какого-нибудь влиятельного лица, что в Афинах не представляло особого труда, принимая во внимание малое количество граждан. Можно было заговаривать с ораторами после заседания Собрания или на агоре. Если тот, чьего покровительства искали, считал новоприбывшего достаточно одаренным, он мог, чтобы помочь тому на первых порах, попросить его поддержать в Собрании какой-либо указ, который не считал нужным поддерживать сам.
Эти объединения вокруг видного деятеля не были партиями в современном понимании, и индивидуум значил много больше, чем группа. Группы влияния, собственно говоря, формировались для защиты той или иной политики, но эти клики появлялись и распадались, не становясь политическими ячейками, организованными вокруг некоторого количества популярных идей.
Оказавшись на виду, общественный деятель должен был поддерживать определенный образ. Ввиду того, что было сказано о недоверии как афинян, так и греков в целом к единоличной власти, необходимо прежде всего избегать внешних признаков роскоши и блеска: не может быть и речи о том, чтобы ездить на красивой повозке или проводить время в пиршествах. Перикл, добившись известности, вел себя, согласно Плутарху, так:
Сейчас же после этого Перикл переменил и весь свой образ жизни. В городе его видели идущим лишь по одной дороге — на площадь и в Совет. Он отказался от приглашений на обеды и от всех такого рода дружеских, коротких отношений, так что во время своей долгой политической деятельности он не ходил ни к кому из друзей на обед; только когда женился его родственник Евриптолем, он пробыл на пире до возлияния и тотчас потом встал из-за стола [265] .
Как пишет тот же автор, сходным образом вел себя и Никий:
265
Плутарх, «Перикл», VII, 5 (пер. С. Соболевского).
Итак, опасаясь доносчиков, Никий избегал и общих трапез и бесед с согражданами, да и вообще был далек от подобного времяпрепровождения. Когда он бывал занят делами управления, то просиживал до поздней ночи в стратегии и уходил последним из Совета, придя туда первым, а когда общественных дел не было, он становился необщителен, неразговорчив и сидел у себя взаперти. Друзья Никия встречали посетителей в дверях и просили извинить его, так как, по их словам, он и дома занят какими-то необходимыми для государства делами [266] .
266
Он же, «Никий», V, 1-2 (пер. Т. Миллер).
Кроме того, у Никия был собственный представитель и «консультант по связям с общественностью» в лице некоего Гиерона:
Чаще всего участвовал в этой игре и окружал громкой славой имя Никия его воспитанник Гиерон... Этот Гиерон устраивал Никию тайные свидания с гадателями и распускал в народе слухи о непомерных трудах Никия, живущего исключительно интересами своего города. «И в бане, и за обедом, — говорил Гиерон, — его постоянно беспокоит какое-нибудь государственное дело; забросив в заботах об общественном благе свои собственные дела, он едва успевает лечь, когда другие уже крепко спят... А другие и друзей приобретают, и себя обогащают, благоденствуют на общественный счет и плюют на интересы государства» [267] .
267
Ibid., V, 3-6.
Разумеется, не все ради сохранения собственной репутации вели суровую жизнь, которую Плутарх приписывает Периклу или Никию. Однако карьера власть имущих была довольно хрупкой, и многие кончили изгнанием или разорением.
Заметно, что афинский политический деятель не вел для достижения известности предвыборной кампании в современном смысле слова. Ему следовало предпринимать шаги в двух направлениях: зарекомендовать себя перед влиятельным лицом и выступать в Собрании непосредственно перед согражданами. Он представлял не программу, а меры, которые можно было принять немедленно. Поскольку убеждение было сердцем системы, он использовал новую технику коммуникации, разработанную софистами, — риторику.
Софистика и риторика в Афинах
В афинском полисе с его системой функционирования умение красноречиво изъясняться было основополагающим. Без него индивидуум не мог проявить себя, внести предложение в Собрании, сделать политическую карьеру. И софисты, которым пришла в голову мысль, что этому можно научить, восполнили тем самым зияющий пробел: ведь ни в Афинах, ни в прочих полисах не существовало ничего подобного высшему образованию. Окончив школу, где он зубрил наизусть отрывки из Гомера, занимался чтением, музыкой и гимнастикой, юный афинянин не имел возможности учиться дальше. Этим и объясняется появление и успех софистов, предоставивших современникам отсутствовавшую ступень обучения.
Увлечение софистами быстро вызвало в Афинах волну критики, направленной сначала на них самих, а затем и на риторику, как таковую. Их упрекали за то, что они учат за деньги. Софисты и впрямь брали за уроки дорого, а Протагор или Горгий были весьма и весьма богаты. Им ставили в вину чересчур амбициозную программу, сулившую в кратчайший срок превратить любого в прекрасного оратора. Именно поэтому Исократ и Платон считали, что софисты уделяли недостаточно внимания личным способностям, с одной стороны, и упражнениям и труду — с другой. Их упрекали в том, что они дают лишь рецепты, приемы, лишенные всякого содержания [268] . Самая ожесточенная критика звучала из уст Платона, который отвергал риторику, как таковую, считая, что она не занимается правильным и истинным, но является пустой формой, опасной потому, что позволяет придать ложному силу истинного. Послушаем одну из многочисленных инвектив философа:
268
Ср., например, Исократ, «Против софистов», 9-13; Платон, «Федр», 268 с.