Смирись, девочка
Шрифт:
Марина тяжело дышит и вот уже смотрит на меня шалыми глазами, не понимая, почему всё закончилось. Соблазн в чистом виде. Я то пришёл в себя, а она явно ещё нет.
Быстро задавливаю внутри себя вновь зарождающееся желание и неуместное воспоминание о том, как она неосознанно потянулась ко мне за новым поцелуем, когда только начал отстраняться. Поднимаюсь с кровати, отхожу к двери, оттуда смотрю на Марину скорее невидящим взглядом.
– Что ж, будем считать, что инцидент исчерпан, – говорю жёстче, чем собирался. – Я пойду за аптечкой,
Улавливаю, как девочка вздрагивает и резко берётся за мою рубашку, которую всё же взяла с собой в той потасовке. Сколько эмоций в этом её рывке, столько досады и злости, что меня снова чуть ли не затапливает.
Нельзя. Пусть лучше ненавидит, чем становится ближе.
– Я надеюсь, ты понимаешь, что если предпримешь ещё одну попытку к бегству, я отреагирую иначе, – добавляю строго, хотя сомневаюсь, что Марина сейчас пойдёт на это.
С другой стороны – я и когда в ванную её отправлял, сомневался. Но девчонка умудрилась сглупить.
Глава 6. Марина
Дверь за Кириллом запирается на замок. Чётко улавливаю это, наверное, даже каждый звук слышу и зачем-то усмехаюсь.
Идея хотя бы проверить окна очень заманчива. Я ведь даже пока не знаю, какой там вид открывается, всё на жалюзи любуюсь. А может, хотя бы примерно узнаю местность… Мысль, конечно, на грани нереального, но почему бы не тешиться ею.
Хотя сейчас и это бессмысленно. Глупо отрицать перед собой, что угроза Кирилла сработала. Я ведь до сих пор унять дрожь не могу. И вот даже не знаю, чем она вызвана – жёсткостью тона, с которым меня предупреждали не рыпаться лишний раз, или тем, что произошло после того, как я попыталась…
Губы пощипывает от одной только мысли об этом. Более того, я вдруг словно опять чувствую поцелуй своего похитителя, близость, касания…
Вот чёрт. Хоть во второй раз в ванную идти, и то вряд ли смою с себя эти ощущения. Понимаю, что бесполезно. Даже если телом остыну, в мыслях останется. Кирилл словно клеймил меня собой, я ведь даже в рубашке его сейчас. Везде он, чтоб его.
А ведь для него тот поцелуй – ничего не значащая мелочь. То, что наверняка проделывал сотни раз, если не больше. Вот как легко потом перестроился, обращался холодно, словно несколько секунд назад не целовал так жадно и горячо, что разум мне начисто отключил… Стыдно вспоминать, как прижималась к похитителю, как подхватывала темп ласок, как отвечала…
Конечно, понятно, что сопротивляться там смысла не было, но я могла бы просто ждать, когда всё закончится, а не вовлекаться в процесс. И не потому, что поцелуй – слишком важное для меня событие, нет, драму тут разводить не из чего. А вот голову включить надо было, и сообразить, что распалять Кирилла взаимностью ласок – мягко говоря, тупо, учитывая, что я – его пленница. И учитывая, что я чувствовала его возбуждение. Не только интуитивно улавливала и жаром по коже ощущала, а ещё и очень даже физически. Ведь там уж точно не пистолет мне
При этой мысли краска приливает к лицу, и я зачем-то мотаю головой, будто это поможет отогнать смятение. Так, всё. Время включать мозги. Больше никаких импульсивных поступков и, уж тем более, никаких мыслей о том, что для беспринципного похитителя Кирилл слишком ласков и совсем не жесток. И уж точно никаких попыток понять, как он ко мне относится, почему иногда так волнующе смотрит и почему в его поцелуе было столько чувственности.
Ошибка – думать о нём как о человеке. Более того, ошибка – думать о нём вообще. У меня другим голова должна быть занята.
В попытках перебить взвинченные мысли, тянусь к оставленному на тумбочке тюбику с мазью для моего запястья. Попутно, конечно, обращаю внимание и на рядом лежащий нож. Помню, что Кирилл перед выходом бросил на него взгляд – заметил, значит, понял, что оружие тут до сих пор. Но при этом всё равно ушёл. Странно… Проверка моего благоразумия?
Морщусь. Ещё испытания мне будет он устраивать. Может, и парочку экспериментов проведёт, понаблюдает, как над подопытной мартышкой? Это ведь ему тут всё легко, а у меня и папы чуть ли не жизнь рушится.
Дверь открывается, являя мне Кирилла. Быстро он. Я не только не успеваю успокоиться, так ещё и чуть ли не на пике враждебности. Недовольно поджимаю губы, не смотрю на похитителя.
– Да, твоей рукой мы тоже займёмся, – слышу его спокойный голос и понимаю, что заметил тюбик в моей ладони.
Займёмся? Ещё чего! Я понимаю, что его раны сложно обработать самому, но помазать собственное запястье я в состоянии. Прекрасно вижу его и дотягиваюсь. К тому же, я правша, а наручник был пристёгнут к левой руке.
– Сама справлюсь, – раздражённо говорю, одновременно действуя. Открываю тюбик обеими руками и…
– Она… – поспешно говорит Кирилл, уловив мои действия, но поздно. – Жжётся… – со сдавленным вздохом добавляет, хотя смысл теперь. Я уже успела вбухать себе на запястье щедрую порцию. Раньше надо было замечать, а не в своей аптечке ковыряться.
Я ведь правда злюсь на него за это, потому что чуть ли не вою. Жжётся – это ещё мягко сказано. Сжимаю руки в кулаки, раскачиваюсь корпусом, постанываю от боли, не в силах сдержаться.
А Кирилл спокойно берёт моё запястье, буквально отбирает у меня, но с какой-то мягкой настойчивостью. Тепло его прикосновения на какое-то время отвлекает меня от жжения, но, увы, ненадолго. Слишком уж оно ощутимое, а у меня и без того кожа нежная.
Но становится как-то легче, когда Кирилл снимает с меня мазь чем-то вроде салфетки, а затем моё запястье обрабатывает какой-то приятно прохладной жидкостью. Я даже расслабляюсь постепенно. Пусть продолжает.
Дыхание, правда, сбивается. И эти его круговые мягкие движения по коже мурашки разгоняют. Смотреть ему в лицо почему-то не могу никак, хотя пыталась. Вместо этого уставляюсь вперёд, на стенку.