Смирись, девочка
Шрифт:
Я презрительно кривлюсь.
– Хочешь десерт? – вдруг спрашивает похититель то, что вот ну совсем не вписывается ни в обстановку, ни в мою на него реакцию.
Я бросаю на него взгляд, но тут же отвожу. Чем дольше смотрю на Кирилла, тем меньше уверенности, что смогу с ним справиться. А сдаваться мне никак нельзя. Лучше даже абсурдные способы борьбы, чем смирение.
– У меня болит рука, – хмуро сообщаю я, решив прощупать почву. – Она настолько затекла и покраснела, что могут быть серьёзные последствия. Если вы всё-таки собираетесь возвращать
Чувствую пристальный взгляд, но не смотрю в ответ. Не знаю, насколько именно он сошёл с ума, но, как бы ни были сильны Ковалевские, вряд ли не опасаются проблем со стороны моего отца. Да, война уже начата, но вряд ли им нужны масштабные потери. А если я в итоге вернусь к папе как-либо раненной, этого не избежать.
– Ты свободно держала этой рукой вилку, а сейчас зажимаешь нож, – спокойно сообщает Кирилл. – Да, кожа пострадала, но это решаемый вопрос. Пока ты спала, врач осмотрел твою руку и общее состояние. Сказал, что достаточно хорошо кушать и мазать рану этим, – похититель показывает мне какой-то тюбик, который держит одними пальцами левой руки. – И ты быстро придёшь в норму.
«Хорошо кушать»… Звучит даже мило и чуть ли не добродушно, вот только от того ещё более жутко и издевательски. Ведь это Кирилл. Человек, который ходит по головам. Он вот и то, что у меня нож в руке, сказал так же холодно и отстранённо, как всё последующее. Просто отметил факт.
Кстати, я и не заметила, когда вдруг зажала нож. Но как вцепилась, так и отпустить вдруг не могу. Хоть какая-то видимость защиты.
– Раз уж ты уже поела и не ответила про десерт, предлагаю сходить в ванную, привести себя в порядок, а потом займёмся твоей рукой, – похоже, Кириллу вообще нет дела до того, что я никак не отпущу оружие.
Видимо, он уже к чему только не привык в своей жизни и даже не сомневается, что в случае чего справится со мной за секунды. Наверняка Ковалевские неоднократно использовали силовые методы, причём не брезговали делать это и сами. Ведь когда похититель показывал мне тюбик мази, я уловила, что костяшки пальцев у него сбитые. Как от ударов.
С этой мыслью я невольно разжимаю руку, сжимавшую нож. Тот опускается на тумбочку с довольно громким звуком. Тем самым, который не может не привлечь внимания.
Кирилл лишь бросает короткий взгляд на нож, никак не комментируя мою безмолвную капитуляцию. И пусть на самом деле это не совсем она, но тот звук наверняка воспринялся именно ею.
По крайней мере, я словно физически ощущаю облегчение, которое испытывает похититель, поняв, что я не буду сражаться. Видимо, какие-то хлопоты я бы ему всё равно доставила борьбой. Похоже, ранить меня он и в самом деле не собирается. Значит, хочет вернуть папе, но, разумеется, после того, как тот выполнит ряд требований, сильно ударяющих по его бизнесу. И это в лучшем случае, если только по бизнесу. Ведь Ковалевские – не идиоты, и должны понимать, что такие вещи, как похищение детей, не прощаются. Значит, пойдя на
А ещё это значит, что нельзя сдаваться и мне. Иначе папа рискует потерять всё. Мы не должны играть по правилам этих беспринципных Ковалевских.
– Ну так что? – прерывает чуть затянувшееся молчание Кирилл. – Ванная? Или нож всё ещё манит?
Я чуть вздрагиваю от неожиданности последнего вопроса, брошенного как бы между прочим. Никак не могу понять, похититель издевается или прощупывает почву?
Хотя с чего бы ему. Вряд ли он вообще воспринимает меня всерьёз. Не думаю, что это похищение вызывает у него хоть малейшие трудности.
– Ванная, – сдержанно отвечаю, подавив порыв спросить, а пустят ли меня туда одну.
Ещё чего не хватало – пресмыкаться перед похитителем или нуждаться в его разрешении. Умом понимаю, что особых вариантов у меня нет, и стоит хотя бы изобразить видимость покорности, но вот не могу. Может, освежусь там, в ванной, расслаблюсь, и сумею взять себя в руки. Но сейчас, когда этот Кирилл сидит тут передо мной, такой уверено невозмутимый, эта задача из разряда невыполнимых.
– Тогда пойдём, – он поднимается, откладывает в сторону тюбик с мазью и, чуть помедлив, протягивает мне ладонь.
Я вздрагиваю и машинально отодвигаюсь. Мельком смотрю на него, и, когда наши взгляды пересекаются, возмущённо поднимаю брови:
– Неужели в этом доме нет хотя бы женщин? Я, может, и нужду теперь справлять должна при тебе?
Голос звучит с такой непоколебимой яростью, будто это не меня сейчас внутри просто разрывает от страха, ощущения собственной беспомощности и обиды за папу и себя. Не понимаю, как ещё держусь, вроде как даже права качаю, когда с каждой секундой всё сильнее тянет просто разрыдаться, свернувшись в клубочек.
Кирилл мрачнеет. На его лице мелькает плохо скрытое недовольство – кажется, мой тон его злит, больше нечему, остальное же прямо как по нотам у него складывается.
– Вообще-то я собирался проводить тебя до ванной и оставить там. Руку протянул, потому что ты пока что слаба.
Неожиданный ответ.
Я недоверчиво хмурюсь. Становится даже слегка неловко от своей реакции – видимо, я только выдала этим страх, хотя, если подумать, объективных причин решить, что Кирилл отправится со мной, не было. Раз уж меня освободили от наручника, оставив спать тут одну, логично, что и в ванную пускать будут. И, скорее всего, там и без того нет возможностей к бегству.
Я поднимаюсь, игнорируя протянутую руку. Да, это оказывается не так уж просто – слабость по телу действительно даёт о себе знать, ноги чуть не подкашиваются, голова слегка кружится. Но спасённая гордость того стоила. Ну и пусть я во власти непредсказуемого похитителя, главное, что всё равно не собираюсь ему поддаваться, что бы ни делал.
Вот только Кирилл слишком легко относится к моему небольшому мятежу. Спокойно опускает руку, задумчиво усмехается. Не похоже, что его хоть немного задевает мой жест.