Смоленский поход
Шрифт:
— Конечно, устроил, — не остался в долгу стоявший на бочках гаврош, — чего бы ему не устроить, когда он знается с нечистой силой? Или вы думаете, его просто так царем московиты выбрали?
Какое-то время я с изумлением слушал их перепалку, но к счастью мальчишка вскоре отвлекся на новое событие.
— Принцесса вступила на шведскую землю!
— Эй, парень, она одна? — не вытерпел я.
— Как это одна, — изумился он, — конечно с ней свита и охрана.
— Чтобы тебя чума взяла, мелкий мерзавец, я тебя спрашиваю с ней ли маленький принц?
— Так бы сразу
— Благодарю, — отозвался я и кинул гаврошу монетку.
— И вам спасибо, ваша милость, — прокричал тут же попробовавший ее на зуб мальчишка, — сразу видно что у вас хорошие деньги, не то что у этого герцога-странника.
В другой раз я бы не спустил подобной дерзости, но сейчас мне было не до того. Странное лихорадочное чувство овладело мной. Здесь, совсем рядом со мной жена и маленький сын, которого я еще ни разу не видел. Да плевать я хотел на пересуды уличных мальчишек! Я должен как можно скорее увидеть их и вся королевская гвардия не сможет мне в этом помешать!
Тем временем показались кареты в окружении всадников, которые бросились оттеснять толпу, давая им проезд. Три золотые короны на дверцах и попонах лошадей не оставляли сомнений в их принадлежности. Вскоре кареты благополучно добрались до пристани, и высокопоставленные пассажиры принялись занимать в них места. Когда все разместились, форейторы принялись щелкать своими бичами, разворачивая экипажи, а конные драбанты приготовились снова расчищать им путь. Наконец, все было готово к движению, но обнаружилось что путь каретам преграждает одинокий всадник.
— Сударь, — сурово закричал командир драбантов, — извольте дать дорогу шведской принцессе!
— С охотой, мой друг, — тут же отозвался я, — но прежде научитесь правильно произносить ее титул.
— По-вашему, я неправильно произношу титул ее высочества?
— Разумеется, вы назвали ее шведской принцессой, а правильно говорить — русская царица!
Швед удивленно посмотрел на меня, потом его взгляд скользнул на коня и задержался на вальтрапе синего цвет с тремя золотыми коронами. И конь, и сбруя принадлежали королевским конюшням и были присланы мне по приказу Густава Адольфа для торжественного проезда к дворцу трех корон, после которого я «позабыл» их вернуть.
— Ваше королевское высочество? — узнал меня наконец командир драбантов.
— И царское величество!
— Прошу прощения, ваше величество, но что вы здесь делаете?
— Жену встречаю.
Тем временем задержка привлекла внимание высокородных пассажиров, и канцлер велел адъютанту узнать, в чем дело. Тот кинулся к начальнику стражи, начальник стражи, в свою очередь, к командиру драбантов и вскоре все трое несколько озадачено стояли передо мной. Первым вышел из ступора командир драбантов. Он посторонился, и эффектно отсалютовав шпагой, во все горло закричал: — «Дорогу царю Московскому!»
Услышав, кто именно преградил путь кортежу, зеваки как по команде замолкли и уставились на меня. Я же, тронув конские бока шпорами, двинулся вперед, пытаясь на ходу догадаться
— Да здравствует, герцог Мекленбургский! Слава победителю датчан!
Несколько человек его поддержали и я, обернувшись, помахал рукой своим сторонникам. Впрочем, их было не так много. Большинство же безмолвствовало глядя на меня с отстранённым любопытством, а некоторые и вовсе со страхом. Тут из первой кареты выглянул сам Аксель Оксеншерна и, удивленно покачав головой, кивнул на следующий экипаж.
Буквально выпрыгнув из седла, я подбежал к ней и рывком открыл дверцу.
— Ну, здравствуй, — неожиданно хриплым голосом проговорил я.
Из кареты на меня немного удивленно смотрела суровая шведская принцесса. За ней виднелись слегка испуганные женщины, очевидно камеристка и кормилица, но я не обратил на них ни малейшего внимания, во все глаза глядя на Катарину.
— Добрый день, ваше царское величество, — ровным голосом отвечала она, — очень мило, что вы нашли время встретить нас.
— Ваш возможный приезд, моя царица, единственная причина по которой я до сих пор в Стокгольме, — попытался не уступить в учтивости я, — вы не хотите выйти ко мне?
Кивнув, Катарина встала и попыталась выйти, но это было довольно трудно сделать в длинном платье, тем более что я не догадался опустить специальную ступеньку, а форейтор еще не понял что происходит. Недолго думая я подхватил принцессу за талию и аккуратно спустил на землю. Наши глаза оказались друг против друга, мои руки продолжали держать ее, и я не смог удержаться, чтобы не поцеловать ее. Губы ее, сперва плотно сжатые, поддались и мы, не обращая внимания на окружающих, принялись целоваться. Наконец, минуту или две спустя, нам удалось остановиться и Катарина, тяжело дыша, пробормотала:
— Боже, на нас все смотрят.
— Пусть завидуют.
— Вы сумасшедший!
— Да, я сошел с ума за время нашей разлуки. И мое душевное здоровье не вернется, пока я не увижу плод нашей любви — нашего сына!
Какой женщине неприятно слышать, что ее любят и что она сводит своего мужчину с ума? Катарина не была исключением, и глаза ее засветились от счастья. Повинуясь приказу, кормилица подала мне сына, и я подхватил его на руки. Видя незнакомого человека, годовалый бутуз попытался вывернуться, и когда это не получилось, открыл рот и принялся плакать. Не обращая на это внимания, я жадно разглядывал своего сына.
— Иоганн, вы напугали его, — мягко проговорила принцесса, — будет лучше, если вы вернете его Анне.
Дальнейшие события я помню не слишком хорошо. В памяти мелькают какие-то разрозненные отрывки. Вот я отдаю сына кормилице, вот подсаживаю не ожидавшую такого поворота принцессу на своего коня и, вскочив следом в седло, даю ему шенкелей. Вот мы быстро скачем по улицам в направлении дворца трех корон. Вот Густав Адольф и вдовствующая королева Кристина удивленно пытаются понять, откуда мы взялись. Вот мы, наконец-то оказываемся в нашей спальне наедине…