Смоленский поход
Шрифт:
Каменное лицо шведа совершенно четко демонстрировало, что торг в данной ситуации неуместен. Вздохнув, я наклонил голову в знак согласия.
— Хорошо, но у меня нет такой суммы при себе.
— Тогда вам надобно поторопиться.
— Я потороплюсь, но помните, что вы взяли задаток гере…?
— Лейтенант Свенсон, старший офицер на этой галере, к вашим услугам!
*Шиурма — команда гребцов.
На следующий день я напутствовал Семена Буйносова, отправлявшегося в Новгород следить за тем, как шведы будут выводить свои войска.
— В добрый
— Государь, это ты на его выкуп такую прорву деньжищ ухлопал? — не утерпел стоящий рядом Романов, — шутка ли три сотни ефимков!
— На него, на него Миша.
— Многовато выкупа, — покрутил головой Буйносов, — чай не князь!
— Как сказать, Семен, все же учен, да за границей жил. Такой человек может быть полезен. Да и православного из полона выкупить — дело, по любому, богоугодное.
— А он точно не опоганился?
— Если и согрешил, то покается, а если покается, глядишь, и спасется!
— А может, лучше у короля попросить было вернуть нашего человека-то?
— Знаете, ребятки, когда часто за других просишь, того и гляди скоро за себя просить придется. Король Густав мне, конечно, не отказал бы, да только я ему потом вроде как должен буду, и кто его знает, что он в ответ попросить может. Может триста ефимков по сравнению с тем совсем пустяк будет. Не говоря уж о том, что пока я во дворец попал бы, да с королем переговорил бы, эта проклятая галера уже бы в Финляндию отплыла, и пережил бы Матвей это плавание или нет — бог весть.
— Прости, государь, что спросили. На все твоя царская воля, а мы твои холопы!
— Э, нет, князь Семен, не рабы вы мне. Рабы дел своего господина не ведают и не творят их, а бывает знают, но не делают*. Я же вас, как видишь, во все посвятил и надеюсь на вас и вашу службу. Верно говорю, Миша?
Романов кивнул и, помявшись, спросил:
— Отчего ты сам на ту галеру ходил?
— А кого послать Миша? Ни ты, ни Семен языка не ведаете, а по Генриху за версту видно, что он простой солдат, с ним бы и разговаривать никто не стал.
— Плохо мы службу правим, — пригорюнился рында, — и поручить ничего нельзя.
— Нет, дружок, просто бывают такие дела, которые не всякому человеку поручить можно. Сам виноват, не взял с собой никого.
— Это ты про Панина? — в голосе Романова мелькнула нотка ревности.
— Скорее про Михальского, но они с Федькой сейчас в другом месте службу правят. Да такую службу, что если они невредимы, вернутся, то только по великой божьей милости, какой я, многогрешный, навряд ли достоин. Ладно, хватит об этом, давай прощаться, князь Семен.
— А чего, прощаться, — жизнерадостно воскликнул Буйносов, — я чаю скоро свидимся!
— Твои бы слова, да богу в уши.
Обняв на прощание своего посланника, я какое-то время смотрел, как он упругим
Со мной остался десяток драгун во главе с капралом Генрихом, да Михаил Романов и полтора десятка русских ратников. Почему я так сократил охрану? Сам не знаю. Может, расслабился, а может еще что. Скорее всего, полагал, что с малым отрядом проще будет исчезнуть, так же внезапно, как и появился. Пока король Густав Адольф спешно готовил свою армию для экспедиции в Ригу, я присматривался к шведской организации, которая, прямо скажем, не впечатляла. Войска задерживались и прибывали некомплектными. Припасов не хватало, и качество их оставляло желать лучшего. Корабли, выделенные для перевозки десанта, явственно просили ремонта. Глядя на все это безобразие мелькала мысль, что без отзыва армии Спаре из Новгорода у шведов все равно ничего бы не получилось, и я самую малость переплатил. Впрочем, дальнейшие события заставили меня забыть об этих мыслях.
Началась та последняя неделя моего пребывания в Стокгольме просто прекрасно. Рано утром ко мне прибежал посыльный от капитана над портом Юхансона и сообщил, что на рейд прибыли корабли канцлера Оксеншерны. Не теряя ни минуты, я отправился в порт, в надежде первым встретится с Акселем. К моему удивлению канцлер был уже на пристани, но не торопился покинуть ее, а ожидал со свитой прибытия небольшой идущей к берегу на веслах. Сама пристань была окружена солдатами не дававшим пройти на нее немаленькой толпе зевак.
— Что случилось, любезный, — спросил я у одного из них, — отчего такое столпотворение?
— Как, вы не знаете, ваша милость? — Удивился тот, — да ведь это вернулась из Мекленбурга наша добрая принцесса Катарина!
Возможно впервые я пожалел о своей привычке скромно одеваться и обходится без свиты. Для всех я был просто молодым дворянином, которых немало ходит по улицам столицы в поисках развлечений. Оглянувшись по сторонам, я заметил сложенные пирамидой бочки, очевидно приготовленные к погрузке на один из кораблей. На самую верхушку этого сооружения забрался какой-то оборванный мальчишка, глазевший со своего наблюдательного пункта за происходящим и громко кричавший обо всем увиденном собравшимся вокруг.
— Сморите, смотрите принцесса сидит в барке, — сообщил он своим слушателям когда я подошел.
— А какова она собой? — Поинтересовался кто-то из них.
— Ты что, дурак? — последовал немедленный ответ, — всякому ведь известно, что наша принцесса настоящая красавица! А еще она набожна и добродетельна, даром что старый король выдал ее за этого чернокнижника герцога Мекленбургского!
— Полегче, сопляк, — простуженным басом отозвался какой-то моряк, — герцог-странник может и не самый набожный из немецких князей, но он храбрый малый и устроил датчанам славную взбучку.