Смоленский поход

Оченков Иван Валерьевич

— Хорошо, но надобно о нуждах наших думу боярскую и собор известить, ну, и о победе, конечно. Я собору обещался Смоленск отбить, а теперь пусть они свои обещания сдержат.

— Известим, государь, как не известить, — довольным голосом прогудел Черкасский, — не каждый день таковая радость случается.

— Погоди радоваться, князь, расскажи лучше много ли пленных взяли?

— Живых да легко пораненных близко семи сотен.

— Судя по донесениям лазутчиков, гарнизон был примерно в тысячу двести человек ратных. Это получается пятьсот побитых у ляхов?

— Да кто же их считал, кормилец?

— Так

посчитайте, а то может еще где, супостаты прячутся.

— Если и прячутся, так найдем!

— Ну-ну. Теперь, следующее, давайте думать, что дальше делать будем?

— Как чего делать?

— Ну, смотрите, поляков мы побили, город взяли. Только ведь сил Сигизмунда еще много, и война покуда не закончена. А ну как он соберет войско, да навалится на нас? Так может не станем ждать, да сами навалимся?

— Дозволь слово молвить, государь, — вышел вперед Пушкарев.

— Говори Анисим.

— Прости, царь-батюшка, и вы бояре высокородные, если что не так скажу. Оно конечно мне не по чину, да не по отечеству вперед вас говорить…

— Не тяни кота за хвост, говори дело!

— Дело так дело, — не стал перечить Пушкарев, — ты, государь, спрашиваешь что делать? Так я так скажу, не надо ничего делать! Ты, я знаю, молод, горяч и в войне удачлив, только сейчас бы не воевать, а поберечь силы. Их у нас мало, а врагов много. Вот, к примеру, если пока мы с ляхами воюем, налетят на нас крымцы, тогда как? Дворяне, особенно у которых поместья в тех местах, непременно ведь разбегутся. Опять же со свеями не понятно что. Оно конечно ты с королем Густавом Адольфом родня, а только у государей бывает и с родными братьями ратятся, не то что с зятьями. Сейчас, войско наше ляхов побило, да крепость, какую они три года осаждали, первым приступом взяло. Самое время с ними о мире потолковать, потому как, ляхи свеев не раз бивали. Оно может и не моего ума дело, а только худой мир лучше доброй ссоры.

— Ты смотри, как ты разумно рассудил, — усмехнулся я, — тебе бы не в стрельцах, а в посольских дьяках служить. Что скажете, воеводы?

— Верно стрелецкий полуголова толкует, — решительно заявил Черкасский, — нет у нас сейчас сил воевать. Намедни, боярский сын Ножин приехал из Вязьмы, сказывал слышно, что атаман Баловень, прослышал что ты, государь, в поход ушел и озорует под Москвой.

— Ты мне этого не говорил, — заметил я в ответ.

— Так к штурму готовились, — пожал плечами князь, — не стал отвлекать.

— Понятно. Что еще ты мне рассказывал, чтобы не отвлекать?

— Видит бог, государь…

— Ладно — ладно, кто еще чего думает?

— Дозволь слово молвить, государь, — обратился молчавший до сих пор князь Мезецкий.

— Говори.

— Князь Дмитрий Мамстрюкович и полуголова стрелецкий верно говорят, что врагов у нас много, а сил мало. Только давать ляхам передых не след! Ты царевича Арслана в набег послал. Да только что он со своими татарами один сделает? Надобно на Литву крепче ударить, да позорить, как следует, чтобы они не о походе не нас думали, а о том, чтобы свои земли защитить. Всем войском, конечно, идти не след, а если казаки да дворяне сходят, то будет и врагу урон и нам передышка. Тем временем, можно и Смоленск укрепить, и на Баловня войско послать.

— Ясно. Ну а ты, кравчий, чего скажешь? — обратился я к Вельяминову.

— Как

повелишь, государь так и сделаем, — отозвался Никита, — а только и я за то, чтобы сперва в Смоленске закрепиться, а потом дальше думать. Может король Жигимонт и не захочет более воевать, особливо если ты с королем Густавом замиришься.

— Да я вроде и не ругался с ним, — усмехнулся я, — ладно, на том и порешим. Князь Черкасский будет в Смоленске воеводой с половиной войска. Пусть чинит стены, да город в порядок приводит. Князь Мезецкий с казаками и дворянами пойдет на Литву в набег. Ну, а я со своим полком в Москву вернусь. Надо к встрече с королем подготовиться, да с атаманом Баловнем решить.

На следующее утро я решил навестить Храповицкого. Несмотря ни что пан Якуб и, особенно пани Марыся, были глубоко симпатичны мне. В конце концов, война не продлится вечно и значит, мы не будем вечно врагами. Приказав седлать лошадей, я вышел из архиепископского дворца, ставшего моей резиденцией, и наткнулся на своего постельничего князя Буйносова. Сей доблестный муж был занят тем, что выговаривал что-то старшему из моих рынд Василию Лыкову. Тот в ответ только усмехался, но в чем дело было решительно не понятно. Увидев меня оба поклонились, и уставились, изобразив внимание.

— Здорово убогий, — поприветствовал я Ваську, — как хворь твоя, не прошла ли?

— Какая хворь, государь, — изумился тот.

— А что не было никакой болезни?

— Господь миловал…

— А если миловал, то где ты в бою был, любезнейший?

— Так, там где ты меня с прочими рындами и поддатнями оставил, у наряда осадного.

— То есть, царь твой с врагами бился, а ты, значит, пушки охранял?

— Государь, так откуда мне знать было, что ты на приступ кинешься? — изумился Лыков, — сроду такого не бывало чтобы царь впереди войска в бой шел. Ты нас, там оставил, а потом пропал неведомо куда, а мы без твоего повеления разве…

— То есть вины, ты, курицын сын, за собою никакой не чуешь?

— Да какая же вина? Государь, мы твои холопы, и на все твоя воля! Хочешь опалу возложить за то, что мы твой наказ исполняли, так наложи, но какая же вина в том?

— Какой наказ?

— Ну, ты же сам сказал, дескать, постойте тут покуда…

На какой-то момент наивность великовозрастного балбеса меня обезоружила. Перед самым штурмом ко мне приходил Вельяминов с докладом, что среди рынд ведутся крамольные разговоры и что заводчик их князь Лыков. На что я, зная Василия только посмеялся. Молодец сей был невеликого ума, и голова ему была нужна, похоже, исключительно, чтобы есть и носить шапку. Но кто же мог подумать что настолько!

— Н-да, цвет московского дворянства, — пробормотал я, проходя мимо, — как же ты убогий догадался-то уйти оттуда? Мишка Романов где?

— Да ты же сам, государь, велел ему пленного и бабу его охранять.

— А черт, забыл совсем… Эй, кто там, — крикнул я конюхам, где конь мой?

Вскочив на подведенного слугами Волчка, я тронул его бока шпорами и двинулся в сторону дома Храповицкого. Следом за мной потянулся эскорт из кирасир во главе с фон Гершовым. Выезжая со двора, я по какому-то наитию обернулся и встретился глазами с Лыковым. Тот сразу склонился в поклоне, но вот выражение его лица мне очень не понравилось. Идиоты так не смотрят.