Смоленский поход
Шрифт:
— Да, помню.
— Отец Мартин добрый человек, но он не понимает, что неизвестность была бы для меня, куда большим испытанием, нежели дорога, — тихо говорит пан Якуб, глядя на Марысю, — где ты была, встречала нашего гостя?
— Да, его величество был столь добр что навестил нас.
— Как ты сказала, дорогая?
— Полно, Якуб, ты же сам знаешь, что королевичу Владиславу теперь никогда не стать московским царем. Так зачем из ложной преданности, которой ни ты ни я не чувствуем, обижать человека, которому мы стольким обязаны?
Едва чуть рассвело, Михальский
— Чего-то ты молчаливый сегодня, — вывел парня из раздумий голос Корнилия, — прямо не к добру!
Качавшийся рядом в седле сотник, немного насмешливо смотрел на своего бывшего подопечного. Формально ставший стряпчим и побывший, пусть и недолго, царским рындой Федор был чином повыше безродного литвина. Однако Михальский, как ни крути, государев телохранитель и участник узкого круга друзей русского царя, от коих у него никаких тайн не было. Так что парень, когда его снова отправили под его начало и не подумал ничего спрашивать, а лишь вскочил в седло, приготовившись следовать за своим бывшим командиром.
— Меня вчера не было, — продолжал Корнилий, немного подвинувшись к Федору в опасении от лишних ушей, — все ли ладно сделал?
— Угу, — односложно отвечал парень.
— А друг твой как?
— Мне Эйжбета, не говорила.
— А мне все равно, каково ей пришлось, я тебя за Романова спрашиваю!
— Да ладно все получилось, Корнилий! У него теперь только и разговоров что о ней.
— Вот и хорошо.
Какое-то время они продолжали ехать молча, но Федька долго не выдержал и спросил:
— Это из-за Лизы?
— Ох, Федя, что у тебя за манера, сам ведь все знаешь, а все одно спрашиваешь! Да, из-за нее, а то вьется твой Мишка вокруг рейтарского обоза, того и гляди беда будет. А таки и волки целы и овцы сыты.
— Наоборот.
— Чего наоборот?
— Волки сыты, а овцы целы.
Михальский какое-то время непонимающе смотрел на Панина, а потом раскатисто рассмеялся.
— Эх вы, волки, как вас самих эта овечка не съела!
— Какая овечка?
— Да Эйжбета!
Федька немного обиделся на слова Корнилия, а потом припомнил лукавую и немного насмешливую улыбку девушки и ее выбивающиеся из-за
— Что, хороша девка? — Спросил с грустной улыбкой, правильно все понявший литвин, — смотри, парень, польские девушки что огонь, могут согреть одинокое сердце, а могут всю душу выжечь пожаром.
— Хороша Маша да не наша, — беспечно тряхнул головой парень в ответ.
— Вот и правильно!
Какое-то время они ехали молча, но Федька не смог долго молчать и снова спросил:
— А как ты догадался что у Веселухи охрана столь мала будет?
— Да откуда бы ей большой там взяться? — Вопросом на вопрос ответил Корнилий и, видя что Панин не понимает, продолжил, — ну вот сколько в Смоленске польского гарнизона было?
— Перебежчики сказывали тысячу двести душ, — отвечал Федор.
— Ну так вот, стена длиной в шесть верст, а в ней три пролома длинною все три, положим в версту. В каждом проломе сколько по-твоему жолнежей билось?
— Не знаю, — пожал плечами парень, — у Шейнова вала самое малое две сотни ратных было, а в других местах и того более.
— Возьмем на круг, что везде по двести. Стало быть, половина гарнизона в проломах. Еще две сотни — гусары в резерве и что у нас остается?
Федька усиленно пытался сосчитать, но дело шло худо, а его наставник продолжал.
— Едва четыре сотни на пять верст стены, а там ведь еще девять воротных башен и тринадцать глухих. Если у каждых ворот, хотя-бы по десятку, считай сотни нет. В прочих башнях еще полсотни. Стало быть, на одного караульного более десяти саженей стены оборонять и где тут управиться?
— Эко ты ловко посчитал, — подивился Федор, — ровно купец на торгу.
— Да где там, — усмехнулся Корнилий, — это государь посчитал, да мне, так как я тебе сейчас, разложил.
— А если бы с других мест ратники прибежали?
— Так они так и сделали, только наша хоругвь не одна была. В других местах тоже к стенам с лестницами лезли, да с луков и мушкетов стреляли, вот ляхи туда и побежали. А я по прежним временам запомнил, что тут на стене ход обвалился и его толком никто не ремонтировал. Так что подмоге сюда, в случае чего, дольше всего бежать. Вот так-то.
Какое-то время ехали молча, думая каждый о своем. Федька дивился на то как ловко можно сосчитать вражеские силы и определить место для смертельного удара, а бывший лисовчик думал, что помимо грамоты, Панина следовало обучить еще и арифметике.
— А сейчас куда идем? — снова встрепенулся Федор.
— Да так, — неопределенно пожал плечами Корнилий, — на разведку, да и вообще, дела у меня тут.
Через неделю, хоронясь от своих и чужих, отряд Михальского был уже в самом сердце Литвы. Корнилий вел хоругвь одному ему ведомыми тропами, где, иногда казалось, и человечья нога доселе не ступала. Наконец, они оказались подле небольшого городка или, как их называют ляхи — местечке. Оставив большую часть своих людей хорониться в лесу, Корнилий и несколько верных ему людей переоделись в польские кунтуши и собрались, как видно, нанести визит в город. Федька естественно увязался за ним, хотя и бывший лисовчик сразу заявил ему, что даже если Панина вырядить как «радного пана», «москаля» в нем, все одно за версту видно.