Смородинка (сборник)
Шрифт:
— Вам не страшно здесь? — не удержалась я.
Привыкла — ответила женщина и протянула мне узкую ладошку. — Меня Верой зовут. А вас?
— Лиля — назвалась я одним из своих имен. Как только меня не называли! — Вера, а как по отчеству?
— Просто Вера. Если бы не вы… Спасибо. Как вы только не испугались?..
— Вообще-то я тихо живу, грех жаловаться — продолжала она и поставила чайник на электроплитку. — Сейчас я вас чаем угощу с вареньем из райских яблочек. Любите?
Я не очень любила это варенье, но как можно было отказаться?
— А, может, есть хотите? У меня картошка есть жареная с грибами. Грибы
В общем, через несколько минут я уже ужинала картошкой с грибами. За чаем мы уже знали друг о друге все. Я совсем забыла, что мне надо в гостиницу. Казалось, мы с Верой давно знаем друг друга.
Квартирой Веры обманом завладели родственники, с работы сократили, гражданский муж бросил давно, детей никогда не было. Промыкавшись несколько месяцев по чужим углам, она устроилась сторожем на кладбище, и жила тут же в сторожке.
— Ну, значит, так суждено было — улыбалась Вера в ответ на мои возмущенные охи и ахи. — Значит, большего не заслужила.
Я, конечно, не могла с ней согласиться. В те годы слепая покорность судьбе казалась мне сродни идиотизму.
Мы проговорили всю ночь. Озорная звезда моя решила сделать мне прощальный подарок в этом городе. Завтра я должна была его покинуть, и перламутровые вокзальные часы уже начинали для меня обратный отсчет. В 16 00 я должна была сесть в поезд и распроститься с городом С. Но эта ночь в кладбищенской сторожке была ночью моего вдохновения. Внезапная слава Робин Гуда и Сусанина сыграла со мной плохую шутку. Ораторы древности могли бы позавидовать мне! В убогой обстановке, в окружении могил и пыльных венков я расписывала перед незнакомой женщиной забавные истории из своей жизни, обсуждала фильмы, читала стихи, делилась кулинарными рецептами, рассказывала о нашем городе, о нашем море, самом лучшем, самом волшебном море на свете!
У покойников есть одно завидное качество. Они никогда не перебивают. Вера была живой, но близкое соседство с этой тихой публикой, научило ее сдержанности. Она внимательно и благодарно слушала меня, ахала, всплескивала руками, в общем, была идеальным слушателем. Больше всего ее заинтересовал обряд «сладкого чая» при сватовстве, когда я рассказывала о наших обычаях. Я немедленно продемонстрировала ей четкий водораздел в стакане между сиропом на дне и заваркой наверху. «Вот, — говорила я, — если девушку согласны отдать, то только тогда перемешивают две эти жидкости и пьют сладкий чай. Это означает — „да“. Если — „нет“, или „должны подумать“, то отпивают сверху горькую заварку и уходят». Вера смотрела на меня как на фокусника. В серых глазах ее застыло восхищение.
Заря уже накрыла тихую нашу обитель. И тут только я вспомнила о гостинице! Добираться, благо, было недолго. Вера вызвалась меня проводить.
Дежурная долго подозрительно вглядывалась в нас, потом долго ворчала, потом вздохнула и пустила. Я распрощалась с Верой и пошла собираться. Авантюрный огонь мой умиротворенно тлел.
В три часа я была на вокзале. Дальше все как обычно. Пыльный состав, усталая проводница, особый вагонный запах. Закинув сумку под полку, я села у окна. Часы пробили без четверти четыре; в окне показалась маленькая фигурка с бледным личиком и голубой косыночкой на голове. Вера! Я выскочила из вагона.
— Это вам! — сбивчиво начала она. Немножко пирожков с грибами в дорогу и вот…
Она
— Что это?
— Вы так интересно рассказываете. Мне показалось, что вы могли бы писать. А сюда я еще девушкой записывала любимые стихи, мысли свои. Может, вам пригодится когда-нибудь.
— Ну, нет, что вы!
— Поверьте, мне будет приятно, если вам это пригодится, и вы вспомните обо мне. И вот еще.
Она вынула из синего пакета цветочный горшок с миниатюрной розой. Таких маленьких роз я еще не видела.
— Возьмите от меня на память. Вы не пожалеете. Это не с кладбища, нет! Я вырастила ее сама. Когда она цветет, духов не надо. Возьмите, пожалуйста.
— Ой, спасибо, ну что вы. Мне неловко как-то.
— Поезд отходит! Провожающим просьба покинуть вагоны! — возгласила проводница.
Вера улыбнулась и помогла мне подняться на ступеньку. Еще долго она махала мне рукой, и узкая ее ладошка напоминала птичку.
Поезд набирал скорость и уносил меня из города С. навсегда. Соседи по купе разложили на столе еду и предложили мне бутерброд с колбасой. Я отказалась, вышла в коридор и открыла книжку. От нее пахло мышами и сыростью. Убористым, девическим почерком в ней были записаны стихи. Мне они не были тогда известны. Выцветшие чернила усиливали их очарование.
Там начало конца, где читаются старые письма, Где реликвии нам, — чтоб о близости вспомнить, — нужны.Я перевернула страницу:
Там начало конца, где, не выдернув боли вчерашней, Мы, желая покоя, по-дружески день провели.Еще поворот:
Там начало конца, где желая остаться глухими, В первый раз свое горе заткнули мы криком чужим.Четвертая страничка:
Там начало конца, где, на прежние глядя портреты, В них находят тепло, а в себе не находят тепла.Пятая:
Но жаль — я не знаю такого рецепта, По которому можно, как вещи, любовь сторожить.Потом, почти двадцать страничек были пустыми. Затем следовали строки:
Ах, верба, верба, моя верба, не вянь ты, верба, погоди! Куда девалась моя вера — остался крестик на груди.Потом шли записи о каких-то людях, кино, погоде, рисунки на полях. Последней записью было:
«Труднее переживать несбывшееся, чем несбыточное».
И дальше несколько пустых страниц.
Я захлопнула книжку и выглянула в окно. Ветер вздувал голубые занавески. Поезд несся вдоль насыпи. За нею колыхались степные травы. Звезды горели в небе, и душа моя стремилась к ним. Укладываясь спать, я заглянула в синий пакет. С розой все было нормально.
— Как съездила, дочка? — спросил папа.