Смотрящий по неволе
Шрифт:
Затесавшийся в эти ряды патлатый Филипс выглядел забубенной акулой пера и никак не выдавал рожей, что узнал Радикюля даже в приличном костюме. И наконец в конференц-зал важно прошествовали гендиректор комбината Эдуард Александрович, припудривший синяк на скуле Виталий Ефремович и мистер Смит.
В обратную сторону мимо Радикюля вышли официанты, разложившие на трех задвинутых подальше от прессы столах несколько лоханей с бутербродами и разлившие по сотне рюмок ящик водки. Такой типа скромненький фуршет. И только тогда в зал осмелился войти и Радикюль.
— «Ништяк»,
— «Лесоповал»? Вызывает «Ништяк»! — переключился на следующего игрока сидящий в комнатенке, больше похожей на бомжатник, Антон, — Ваш выход! — и выдохнул кольцо специфически пахнущего дыма.
— «Ништяк», я — «Лесоповал», фишку понял, — вышел на связь Сергей Шрамов, развалившийся прямо в расхристанной одежде на пуфике в номере Эпифани, — Ну, милая, мне пора, — только что заданный вопрос шоколадки, зачем он вчера оставил в камере хранения в девятнадцатой ячейке новый чемоданчик, набитый газетами, Шрам не удостоил ответа.
Эпифани как раз подводила губы помадой, по этому прагматично решила сачкануть прощальный поцелуй:
— А как еще есть по-русски «милая»? — вместо поцелуя решила она повысить культурный уровень.
— Запоминай, или записывай: лялька, бикса, двустволка… — тоже не склонный к лишней слюнявости Шрам послал черномазой красотке воздушный поцелуй и вышел в коридор, удаляя бардак в одежде. Весь такой соответственно случаю прикинутый в «Хьюго босс». На память о нем осталась на столике распатроненная коробка конфет «Водка в шоколаде» и стойкий запах дорогого одеколона «Аляска-блюз».
— «Ништяк», я — «Лесоповал». Приближаюсь к объекту, — негромко пробубнил Сергей в кулак, точнее, тоже в запонку.
— «Кумар», я — «Ништяк». «Лесоповал» на подходе, — слегонца заторможено, но пока без запинки зазудела связь в ухе Радикюля.
Одно дело заламывать купюру из пачки, другое дело — заламывать документ. Форматы не совпадают. По этому заламывание было решено отнести на крайняк и попробовать, взяв документы, обратно их уже натурально не возвращать. Игорь так мандражировал по этому поводу, что на остальные трудности нервов не осталось.
И он, типа так и надо, совершенно спокойно и уверенно в себе собрал у сидящих по бокам от мистера Смита и Гуся Лапчатого юристов проверенные в последний раз экземпляры договоров. Сложил в вескую и дородную синюю папку и поднес на подпись главарям. Только, когда он обратно достал из папки экземпляпы договора, это были уже другие экземпляры. Свеженькие, только что отпринтованные, с исправлениями в нужную сторону.
При разработке операции подумывали сунуть Гречкину в карман номер «Плейбоя», чтоб отвлекать внимание от ловкости рук. Но, покумекав, прикинули, что это перебор.
Директор нефтекомбината, как и надо, решил, что подносящий документы на подпись референт относится к обслуге мистера Смита. Мистер Смит решил, что незнакомый пипл представляет российскую сторону. В общем никто ничего не заподозрил — как на свадьбе. И договаривающиеся
«А может, и зря комбинат продаю?» — меланхолично подумал господин Гусев, — «Вон из отдела кадров доложили, что сразу двадцать молодых парней с неделю назад пришло на работу устраиваться. Значит, верит молодежь!».
В принципе по регламенту встречи теперь Игорь должен был обратно раздать копии договора юристам. И именно чтобы этого не произошло, на входе в зал появился Сергей Шрамов, слегка похожий на фотомодель, только без голубого оттенка. Он громко кашлянул. Отвлекая всеобщее внимание, и как ни в чем не бывало отвалил.
Однако начальник брокерской конторы «Семь слонов» Виталий Ефремович, узрев того самого легендарного Храма здесь и сейчас, очень разволновался. Прям таки худо стало Виталию Ефремовичу, прям таки вавка в голове образовалась. И забыв про все остальное, и даже про приличия, главный брокер резким движением руки ринул вслед за испарившейся ненавистной личностью всю охрану скопом. Что создало определенную сутолоку, потому что охраны было немеренно.
Такое условие поставил мистер Смит. Ведь он должен был сегодня же незаконно отсыпать аж два лимона наликом! Для него это были безумные деньги — просто он никогда раньше не работал в России.
— «Ништяк», я — «Лесоповал». Удаляюсь от объекта! — торопясь переставлять ноги, сообщил ситуацию Сергей Антону.
Антон глупо заржал. И тут же миниатюрный динамик неслышно для окружающих зачавкал в ухе разнежившегося в окружении симпатичных журналисточек Филипса:
— «Баланда»! Ха-ха-ха! Ну и позывной! Я — «Кумар». Ха-ха-ха! Приступить к раздаче орденов! Ха-ха-ха! — и далее зарядил в эфир совсем уж бессмыслицу, — Позови меня в дурь светлую! Банзай!!!
— Вас понял! — непонятно к кому обращаясь, из-за нервов громко вякнул Филипс. Чем перепугал ближайшую журналисточку. Как бы заглаживая вину, Филипс протянул гражданке магнитофонную кассету. И, кося под ненашего, объяснил, — Халява, плиз!
Услышав волшебное слово «халява», девушка чуть не оторвала кассету с руками. А Филипс включил на полную громкость задвинутый в молодежный рюкзачок магнитофон и пошел одаривать одного за другим представителей прессы:
— Халява, плиз! Халява, плиз! Халява, плиз!..
На каждой из кассет было записано то же самое, что сейчас вещал магнитофон. А из магнитофона неслось убийственное:
— «…Директору комбината нужно и тем, кто его за ниточки дергает, — журчал механический голос покойника майора, — Они завод американцам надумали продать. И по официальным бумагам сумма выходит вроде бы нормальная — при нынешней-то криминогенной обстановке в районе. Да только вот она у меня где — криминогенная обстановка! В кулаке! Сделаю чик-чирик, и завтра старушки смогут в сберкассу за пенсией посреди ночи шастать. А тут ты появляешься, начинаешь палки в колеса совать.