Смотрящий по России
Шрифт:
— Э-эх, умеешь же ты убеждать! — улыбнулся старик и, махнув рукой, объявил: — Еду!
Заметив, каким красноречивым взглядом старик посматривает на бутылку, Владислав понимающе улыбнулся:
— Ты тут займись сборами, только недолго… Я внизу тебя обожду.
— Через минуту буду, — серьезно пообещал старик.
Варяг невольно ухмыльнулся, от прежней настороженности матерого волкодава не осталась и следа. Теперь перед ним был обыкновенный старикашка, живущий от пенсии к пенсии. Вполне предсказуем — достаточно было выставить
Пей, дедуля, главное, чтобы делу не навредить!
Спустившись вниз, Варяг увидел озабоченное лицо Тарантула. Начальник охраны нервно прохаживался перед подъездом, но нарушать приказа смотрящего не смел — контрольное время еще не истекло. Опасения Тарантула понятны — можно было припомнить немало случаев, когда обычный разговор заканчивался для одной из сторон похоронами. Даже и сейчас присутствовал некоторый элемент непредсказуемости — бывало, что на обычный вопрос о здоровьице человек в ответ получал пулю в голову.
И верно, старик не задержался, — распахнув дверь, предстал перед ними еще более хмельным и красным, словно с мороза. Подошедший Макс уверенно обхлопал его карманы, провел ладонями по бокам и по спине и, не обнаружив оружия, кивнул Тарантулу. Старик сделал вид, что не придал значения этому осмотру, но вот губы его неприязненно поджались.
Глянув на Варяга, он произнес:
— Я ведь людей сразу вижу, понял, что ты не из простых… Ты мне такие деньжищи сунул, что я теперь год могу горя не знать.
— Ладно, чего стоять, народ смотрит, — распахнув дверцу, Варяг удобно устроился в салоне «Мерседеса».
Через час с небольшим уже подъезжали на место. Расстояние по московским меркам небольшое. Не центр, конечно, но и глушью не назовешь. Глаз радовал незатейливый сельский пейзаж: скошенные луга, почерневшие избы, буренок не видать, но и так тоже ничего. Поодаль церквушка, взобравшаяся на косогор, а под ней — деревенское кладбище. Убогое, как и все вокруг, — с почерневшими деревянными крестами да неказистыми холмиками в облупленных оградах.
— Куда? — спросил Макс, сидевший за рулем.
— К воротам, — подсказал со своего места старик, чуток приподнявшись.
Всю дорогу он ехал молчком и, сидя у окна, лишь поглядывал на быстро менявшуюся панораму. Он выглядел несколько уныло и без конца ерзал на сиденье, будто сидел не на мягком кресле, а на кусте кактуса. Взбодрился он уже в деревне, едва увидев кладбищенскую ограду, — оно и понятно, конец дороги!
— Показывай, — сказал Варяг, когда старик выбрался из машины.
— А тут недалеко, — кивнул тот в угол кладбища, — сразу за той могилкой, что с ангелочками… Мы тогда так и не поняли, почему их здесь похоронили. Ведь родственники в Москве есть. Однако кто же спорить-то станет? — Старик уверенно пошел по узкой дорожке между оградок.
— Верно.
— А
Старику наскучило одиночество, и сейчас его прорвало. Он просто не мог наговориться и очень радовался, что сумел овладеть вниманием своих спутников. Рассуждал о прожитой жизни, вспоминал «учебку» СМЕРШа и совсем некстати, забывая о том, что идет по кладбищу, мелко хихикал. Старик выглядел презабавно. Трудно было поверить, что этот заплесневелый грибок в молодости обладал огромной властью.
— Вот здесь они и лежат, — показал он рукой на невзрачные, запущенные могилы в углу кладбища. Ни вздоха, ни печали — лишь констатация факта.
Варяг подошел к первой могиле. Захоронение бедненькое, только холмик, обрамленный растрескавшимся цементным бордюром, да невысокая стела из жести с проржавленной звездой на вершине. Присев, Владислав прочитал подпорченную временем надпись: «Федот Никифорович Крепких». Год рождения и дата кончины стерты окончательно. Памятник выглядел так, как будто шагнул в современность из цивилизации шумеров.
Следующая могилка была такая же убогая. Видно, это национальная черта россиян — не любить мертвых. Закопали в яму, да и позабыли. Всмотревшись в надписи, Варяг не без труда все-таки прочитал дату смерти «…сентябрь… 1943 года».
Третья могила поросла бурьяном, изрядно провалилась, вокруг валялись куски цемента — некогда они были бордюром могилы.
Варяг сделал шаг к следующей могиле, четвертой. А это еще что? С креста на него смотрела фотография молодой женщины. И померла она не в былинные времена, а каких-то четыре года назад.
— А где же могила Голицына? — развернувшись, Владислав посмотрел на старика. — Здесь похоронена какая-то женщина.
Подошел Гурий Валерьевич, недоуменно фыркнув, признал:
— И верно, баба схоронена! А только одно я тебе скажу, здесь он был! Я сам гроб опускал. Еще и землицы горсточку бросил, как по православному обычаю положено.
— А могилу не могли, скажем, затоптать? — предположил Владислав. — Ведь столько лет прошло.
— Господь с тобой! — воскликнул старик. — Наступить — грех! А уж затоптать…
— А может, его перезахоронили?
— Да кому это надобно?
— Вот что, — повернулся Варяг к Максу, — наверняка здесь есть какой-нибудь сторож, разыщи его и приведи сюда.
— Сделаю, — мгновенно отреагировал Макс и едва ли не бегом заторопился к кладбищенской сторожке.
Минут через десять он привел сухонького старика с небольшой реденькой бороденкой, в старом, поношенном костюме, при галстуке, завязанном крупным узлом. Типичный деревенский интеллигент, какие еще встречаются в глубоких провинциях. Лицо с отпечатком интеллекта. Некогда он работал сельским учителем, а уже выйдя на пенсию, решил устроиться сторожем на кладбище: мертвецы — это не толпы бесшабашных подростков, с ними как-то поспокойнее.