Смуглая леди (сборник)
Шрифт:
вместе с племянником снести с чердака один сундук. Постарайтесь сделать это как можно
незаметнее.
Виллиам Харт пришел через пять минут, и они пошли за сундуком. Оказывается,
сундук находился как раз в той каморке, где Гроу ночевал. Небольшой темный и очень
тяжелый дубовый ящик, окованный сизыми стальными полосами. Они вытащили его из-
под кровати и стащили с чердака по узкой лестнице. Шекспир ждал их с ключом в руках.
Они поставили ящик на стол, Бербедж взял у Шекспира
отскочила со звоном. На внутренней стороне ее оказалась большая, в полный лист,
гравюра - отречение Петра. Скорбящий Петр и над ним гигантский петух. "Наверное, Волк тоже видел это, - подумал Гроу, - потому и заговорил о петухе. А ведь Петр, пожалуй, и не скорбит. Он просто стиснул руки на груди и думает: "Ну какой же во всем этом смысл, Господи, если даже я - я тебя предал?" А над ним вот - поднялся огромный,
торжествующий петух".
Сундук был набит почти до краев. Бербедж приподнял кусок тафты, и Гроу увидел
груду книг, тетради, синие папки, фолианты в кожаных переплетах.
– Вот тут все, - сказал Шекспир, - все, что у меня есть.
– И то, что не напечатано, сэр?
– спросил Бербедж.
– "Макбет", "Цезарь", "Клеопатра"?
– Все, все...
Бербедж взял первую папку и открыл ее. В ней лежала тетрадь, исписанная в столбик
красивым, так называемым секретарским почерком. Буквы казались почти печатными, так
любовно была выписана каждая из них.
– Как королевский патент, - сказал Бербедж.
– Теперь так уже переписчики не пишут. Хороший старик был, мы его недавно
вспоминали.
– Дай-ка, - сказал Шекспир. Он взял рукопись и долго перелистывал ее, читал,
улыбался, задерживаясь на отдельных строках, и качал головой.
– Ты в этой роли был
поистине великим, Ричард, - сказал он Бербеджу, и тот согласился:
– Да.
Шекспир полистал тетрадь еще немного, потом отложил ее и вынул кожаную папку. В
ней лежали большие листы, сшитые в тетрадь. Он быстро перелистал их. Почерк был
другой - быстрый и резкий.
– Что значит молодость, - сказал Шекспир.
– Да, мне было тогда... Гроу, вам сколько
сейчас?
– Двадцать четыре, - ответил он.
Шекспир ничего не ответил, только взглянул на него с долгой улыбкой и кивнул
головой. Затем вынули еще несколько папок, просмотрели их и все сложили обратно.
– Вот все, - повторил он.
– Хорошо, - решил Бербедж, - закрывай и давай мне. И больше у тебя ничего нет?
– Нет!
Бербедж деловито сложил все опять в сундук, потом помолчал, подумал и сказал:
– Вот что, Виль, - он назвал его не "Билл", как всегда, а ласково и мягко - "Виль", -
очевидно, по очень, очень их личному и старому счету.
– Ты сам...
–
– Ну-ну?
– подстегнул его Шекспир.
– Я хотел сказать, - путаясь, хмурясь и краснея, сказал Бербедж, - нет ли у тебя тут и
писем, которые ты бы не хотел сохранять?
– Ага, - серьезно кивнул головой Шекспир, - ты хочешь сказать, что в таком случае
уже пора!
Наступило неловкое молчание. Харт вдруг выдвинулся и встал около дяди, словно
защищая его. Шекспир мельком взглянул на него и отвел глаза.
– Я...
– начал Бербедж.
– Конечно, - очень серьезно согласился Шекспир, - конечно, конечно, Ричард, но,
кроме заемных писем, у меня ничего уже не осталось.
– А то письмо тут?
– спросил Ричард.
– Здесь. В самом низу. Достаньте его, Гроу. Оно в кожаной папке.
Гроу достал папку. Шекспир открыл ее, посмотрел, захлопнул и положил рядом с
собой.
– Что же будем с ним делать?
– спросил он.
Бербедж пожал плечами.
– Нет, в самом деле - что?
– Мне его во всяком случае не надо, - ответил Бербедж.
– Хотя оно и королевское и
всемилостивое, но в книге его не поместишь.
– Да, всемилостивое, всемилостивое, - покачал головой Шекспир.
– Что оно
всемилостивое - с этим уж никак не поспоришь. Но что же с ним все-таки делать?
– Отдай доктору, - сказал Бербедж.
– Да? И ты думаешь, оно его обрадует?
– спросил Шекспир и усмехнулся.
– Виллиам, -
обратился он к племяннику, - ты слышал о том, что твой дядя беседовал с королем? Ну и
что тебе говорили об этом? О чем шла у них беседа?
Виллиам Харт, плотный, румяный парень лет шестнадцати, еще сохранивший
мальчишескую припухлость губ и багровый румянец, стоял возле ящика и не отрываясь
смотрел на дядю. Когда Шекспир окликнул его, он замешкался, хотел, кажется, что-то
сказать, но взглянул на Гроу и осекся.
– Ну, это же все знают, Виль, - мягко остерег от чего-то больного Бербедж, - не надо, а?
Но Шекспир как будто и не слышал.
– Ты, конечно, не раз слыхал, что Шекспиры пользуются особым покровительством
короны, что его величество оказал всему семейству величайшую честь, милостиво беседуя
на глазах всего двора с его старейшим членом в течение часа. Так?
– Но правда, Виллиам...
– снова начал Бербедж, подходя.
Больной посмотрел на него и продолжал:
– Так об этом написали бы в придворной хронике. Кроме того, Виллиам, тебе, верно, говорили, что у твоего дяди хранится в бумагах всемилостивейший королевский рескрипт, а в нем... ну, впрочем, что в нем, этого никто не знает. Говорят всякое, а дядя скуп и