Смута. Письма самозванки
Шрифт:
– Ну, что у тебя? – буркнул он приказчику.
– Что случилось, барин? – Приказчик подскочил к Соснову, принимая у того поводья коня.
– На казачий разъезд наткнулись, – глухо бросил Соснов, отряхивая кафтан. – Поехал встретить товарища. Думали – свои, а они Шуйские. – Соснов плюнул на землю и поднял руку кверху. К нему тут же подбежала девка-служка с продолговатым деревянным ковшом, доверху наполненным квасом. Выпив квас, Соснов крякнул от удовольствия и уставился на приказчика.
– Чего у тебя, Григорьич?
–
Вместе с ним заулыбались и стоявшие рядом смерды.
– Где ж ты этого чертенка откопал? – поинтересовался Соснов.
– Крестьяне наши у кромки леса нашли, – услужливо пояснил Коростев.
– Митька, поди сюда! – Приказчик кликнул одного из крестьянских детей. – Перескажи барину, как нашли арапа.
Митька молча опустил голову в землю и что-то промычал.
– Да говори ты ясней! – Коростев отвесил мальчонке подзатыльник.
– Мы грибы собирали, – пробубнил мальчонка, – видим, он в кустах прячется, мы и сбегали за тятькой.
– Вот молодец! – приказчик провел ладонью по волосам мальчонки.
– Что с ним делать-то будем? – задумчиво спросил Коростев. – На задний двор к остальным определим?
Соснов махнул рукой:
– Да погоди, успеешь еще розгами примериться. – Он повернулся в сторону своего товарища.
– Касым! – звонко крикнул Соснов. – Поди сюда.
Касым аккуратно слез с лошади и тяжелым шагом подошел к Соснову.
– Не слыхал ли часом, где у нас на Руси арапчонки обитают? – спросил Соснов у Касыма. Касым, прищуривши свои и без того узкие глаза, покосился на Кочубейку, а затем на Соснова.
– Касым слыхал, – весело заявил татарин. – У московской царицы Марины Мнишек.
– И чего он здесь делает? – хмуро поинтересовался Соснов.
– Касым не знает. Может, сбег? – хрипло рассмеялся татарин.
– Царица Марина у государя в Тушино, – мрачно заметил Соснов.
– Путь туда не близкий. – Соснов задумался. – Давно, видать, в бегах малец.
– Видимо, давно, – согласился с ним Касым.
– Надо его вернуть царевне, – добавил Соснов, – авось гроши получим.
– Точно получим, – оскалился Касым. – Не сомневайся.
Раскосое лицо татарина Касыма расплылось в благостной улыбке. Арапчонок и впрямь был как подарок судьбы. Шутка ли, любимый шут царицы Марины. Самозванец ничего не пожалеет для жены. То, что Димитрий был самозванцем, Касым нисколько не сомневался. Он даже подозревал, что новый царь вовсе и не московит совсем. Не то пермяк, не то литвин. Черт его разберет, но дело было нечистое. А где дело пахнет нечистым, там или гроши в кармане звенят, или смерть за спиной стоит.
Касым облизнулся и махнул Соснову рукой:
– Пусть твои холопы его хорошо стерегут, гостей дождемся и отвезем арапчонка к царице.
Гости в имении Соснова появились неожиданно. Большое облако дорожной пыли, поднятое отрядом всадников, приближалось к барскому двору. Зырян уже различал белые крылья за спиной у седоков, железные шлемы, закрывавшие обветренные суровые лица польских гусаров. Развеваемый ветром коронный штандарт польского короля Сигизмунда говорил Зыряну, что гости к Соснову пожаловали непростые.
Зря он оставил Кочубейку одного. Поляки наверняка знают, чей это шут.
– Пропал малец! – с сожалением и в то же время с яростью буркнул Зырян.
Вызволить арапчонка из лап поляков никаким образом не получится. Много их слишком. Около пятнадцати всадников.
– Вооружены, черти, до зубов, – усмехнулся Зырян, рассматривая спешивавшихся поляков.
Кирасы начищены до блеска, словно зеркала. В ножнах – карабелы, за поясами пистоли с резными рукоятями. На голове – шлемы с плюмажами. Экие ляхи франты. Ничего, собьют с вас московиты спесь.
«Как же спасти арапчонка?» – крутилось в голове беглого казака. Страхи и надежды, словно язык колокола, звонко ударялись о железо и отскакивали прочь, чтобы, поддавшись инерции, вновь вернуться и ударить в набат.
Польский ротмистр Садкевич тяжело слез с коня. Поправив шапку с цветастыми перьями, он обвел пристальным взглядом двор Соснова и рявкнул смердам:
– Коня примите!
Из толпы дворовых выделился тощий мужичонка, который тут же бросился к поляку и принял у того поводья. Худая нестриженая борода смерда вывела поляка из равновесия, и он не удержался, чтобы отвесить дворовому пинок, но, не дотянувшись, поляк подвернул ногу и сам чуть не оказался на земле.
– Курва! – злобно выругался Садкевич.
Смерды тихо хихикнули. Касым бросился к поляку, чтобы помочь ему, но поляк, подняв руку, остановил его.
– Не надо, – пробурчал он. – Сам.
Соснов кивнул поляку головой. Поляк ответно принял приветствие и, осторожно переступая с ноги на ногу, двинулся к хозяину. По пути он бросал кривые взгляды на имение Соснова и постоянно употреблял слово «курва». Других ругательств этот знатный поляк, видимо, не знал.
«Хорошее имение, ладное», – думал про себя поляк, бросая взгляды на избы дворовых. Не будь Соснов другом царя Димитрия, спалил бы имение ко всем чертям – и дело с концом.
Остановившись напротив Соснова, поляк искоса посмотрел на Касыма, затем – на смердов, что сгрудились за спиной у барина.
Поляк деловито поправил красный кафтан, ремень, за который были заткнуты пистоли с резными рукоятями, пригладил длинные усы, словно он казак запорожский, а не лях из Брнова, и полез в полы кафтана.
– Письмо везу царице Марине, – прогундосил ротмистр.
– В Тушино царица, – хрипло ответил Соснов. – Чего в письме-то?
Поляк подозрительно посмотрел на Соснова, но все же буркнул в ответ: